(и ведущая фигура в научно-исследовательском центре президента Рузвельта), сопровождавший Чейза и Дугласа в Москву в 1927 году, был соавтором учебника по экономике, который заканчивался главами о советском планировании и перспективах планирования в Соединенных Штатах[343].

После «Нового курса» сам Чейз продолжал публиковать многочисленные популярные книги и статьи по экономическим вопросам. Но осенью 1978 года, когда Чейз писал своему старому другу Тагвеллу, он думал не об этих книгах или о своей позднейшей деятельности, а об их поездке в Россию в 1927 году. Вместе с колумбийским историком Дж. Бартлеттом Бребнером, вспоминал Чейз, они были «тремя мушкетерами в Москве», работающими как доблестные рыцари во имя социальной инженерии, которой так и не суждено было осуществиться[344]. Их технократическое видение планового общества оставалось не реализованным ни в Советском Союзе, ни в Соединенных Штатах, однако оно привлекло широкий интерес во время бума 1920-х годов, а также краха 1930-х. Опираясь, в частности, на труды Торстейна Веблена, такие технократы, как Чейз, Тагвелл, Дуглас и Соул, стремились установить жесткий контроль над всеми аспектами экономики. Хотя они в конечном счете надеялись, что это видение будет реализовано в Соединенных Штатах, они усматривали особую актуальность экономического планирования в Советском Союзе с его ненадежным населением, деспотическими традициями и отсталой экономикой. Модернизация не будет бескровной, но тем не менее она необходима. Русский национальный характер усложнил бы, а не облегчил этот процесс, но вряд ли это было причиной для отказа от цели быстрой индустриализации. Другие развили этот аргумент еще дальше.

Хотя у Чейза и Соула восхищение советской экономикой сочеталось с высокой оценкой советской политики, эти позиции необязательно были связаны. Экономист Кэлвин Брайс Гувер последовательно высказывал антисоветские идеи, одновременно восхищаясь советским планированием. Более того, Гувер вышел из совершенно иной политической и интеллектуальной среды, чем Чейз и Соул. Обучаясь на экономическом факультете Висконсинского университета в начале 1920-х годов, Брайс Гувер (не связанный родством ни с Дж. Эдгаром, ни с Гербертом) впитал прогрессивный дух этого факультета, выражаемый прежде всего христианским социалистом Ричардом Эли. Основное влияние на Гувера в Висконсине, помимо Эли, оказал специалист по экономике труда Джон Р. Коммонс, чьи работы о труде и промышленном капитализме определили одну из отраслей прогрессивной экономики, а также студент и коллега Коммонса Селиг Перлман. К тому времени, когда в конце 1920-х годов Гувер обратился к изучению Советского Союза, на нем лежал сильный отпечаток обучения в Висконсине с точки зрения подхода (сбор документального материала), темы (экономические институты) и выводов (советская индустриализация была дорогостоящей, но необходимой).

Коммонс, также студент Эли, поддерживал тесные связи с такими организациями, как Американская ассоциация трудового законодательства (англ. American Association for Labor Legislation) и Национальная гражданская федерация (англ. National Civic Federation), до ее антипрофсоюзной фазы. Научная работа Коммонса также была сосредоточена на проблемах труда; в его знаменитой статье об американских сапожниках (1909) утверждалось, что профсоюзы возникли, чтобы замедлить снижение заработной платы, и это само по себе было неизбежной реакцией на давление рынка [Ross 1991: 173, 201–204; Commons 1909]. Всю свою жизнь будучи сторонником Американской федерации труда (англ. American Federation of Labor, AFL), Коммонс уделял основное внимание экономическим, а не политическим функциям профсоюзов. Рабочие, писал Коммонс в 1921 году, не должны стремиться управлять бизнесом, в котором они работают, – в любом случае они «некомпетентны» для этой задачи – и не должны надеяться на радикальные изменения в политике или обществе. Их основными целями являются гарантия занятости и более высокая заработная плата [Commons 1921: 266–268; Commons 1925: 685; Dorfman 1959, 4: 377–395]. Коммонс был критически настроенным, но верным сторонником капиталистической экономики, выступающим за «разумный капитализм» [Коммонс 2011, глава 4].

Более тесно, чем с самим Коммонсом и Эли, Гувер сотрудничал с учеником Коммонса Селигом Перлманом. Он вменял в заслугу Перлману свою подготовку к более поздним исследованиям о Советском Союзе [Hoover 1965: 78]. Сам путь Перлмана в университет Висконсина был необычным. Русский еврей, выросший в черте оседлости, Перлман открыл для себя труды Маркса, после того как прочел работы Г. В. Плеханова, отца русского марксизма. Плеханов, который стал меньшевиком, выступая против решимости Ленина совершить революцию немедленно, считал, что приход коммунизма требует сначала роста капитализма. Но именно этническая принадлежность Перлмана, а не его политические убеждения, стала причиной его отъезда из России в 1905 году; строгие квоты для евреев в высших учебных заведениях помешали Перлману поступить в российский мединститут. Он отправился изучать медицину в Италию, где его познакомили с Уильямом Инглишем Уоллингом. Уоллинг организовал эмиграцию Перлмана в Соединенные Штаты, а затем его учебу в Висконсинском университете [Fink, Perlman 1991: 503–509; Fink 1997: 69–77][345].

В Висконсине Перлман начал сотрудничать с Коммонсом, написав о рабочем движении среди иммигрантов в Соединенных Штатах. Его взгляды на рабочее движение тесно совпадали с идеями Коммонса: рабочие хотели гарантированной работы и высокой заработной платы, а не политических преобразований, как себе воображали интеллектуалы. В то время как Коммонс основывал свои аргументы на функционировании конкурентного капитализма, Перлман больше сосредоточился на сравнительной психологии. Цели «органического труда», как он это называл, отличались от целей интеллектуалов, которые считали, что «труд должен поддерживать “новый общественный порядок”». Такое желание «кажется слишком далеким» для рабочих, писал Перлман, сводя к минимуму их понимание таких «высших свобод» [Perlman 1928: 281, 290]. В силу их характера, рабочих больше заботило экономическое положение, чем политическое.

Интерес Перлмана к взаимосвязи психологического склада индивидов и их экономического положения особенно проявляется в его описаниях русского крестьянства. Верный своему русскому образованию в сфере политики – Плеханов, в конце концов, называл крестьян «варварами-земледельцами», – Перлман относился к сельским жителям России с невысоким уважением. Русские крестьяне, утверждал он, отличались «умственной вялостью», а также безнадежно наивными политическими взглядами[346]. Сформированные миром, продолжал Перлман, они игнорировали любое правительство, кроме местного. То, что он называл «аполитизмом», «красной нитью проходит по страницам истории России». Крестьяне сопротивлялись прогрессу, который в любом случае должен был прийти извне. Такие колоссальные преобразования, утверждал Перлман, не могли происходить мирным путем. Он не видел «никаких оснований для того, чтобы пребывать в шоке от кровавых методов» большевиков в 1917 году, и не мог осуждать жестокость экономического планирования Сталина. Позже, размышляя об экономической политике Сталина, Перлман похвалил большевиков за построение «новой цивилизации в России». Этот метод, возможно, был варварским с западной точки зрения, но по крайней мере «он был конструктивным». Эта новая цивилизация изменила русский характер, устранив такие прежние недостатки, как лень, бездеятельность и пассивность [Perlman 1928: 53, 29; Perlman 1920: 217, 219, 223][347].

Взгляды Перлмана на исторический прогресс, крестьянство и революцию в целом вполне укладывались в марксистскую традицию. Его ученик Гувер включил аспекты марксизма Перлмана, но ассимилировал их в другие политические рамки. Хотя его родители выписывали еженедельник левого толка «Appeal to Reason», Брайс Гувер был лишен доктринерской общественной позиции Перлмана. Тем не менее оба автора разделяли схожие взгляды на русских рабочих и крестьян – взгляды, которые возникли в конце 1920-х годов, когда Гувер обратился к изучению России.

До своего путешествия по России Гувер изучал и преподавал макроэкономику и финансы. В 1923 году он покинул Мэдисон, затем провел два года в качестве преподавателя в Миннесотском университете, которым тогда руководил специалист по теории экономических циклов