Хорошо, подумал Клинг.

Я здесь.

Не волнуйся.

С того места, где Шэнахан сидел за рулём двухдверного «шевроле» на противоположной стороне улицы, он видел только крупного светловолосого парня, который смотрел через стеклянную витрину бара. Рост - шесть футов, плюс-минус дюйм, широкие плечи и узкая талия, одет в матросскую куртку в горошек и синие джинсы.

Шэнахан внезапно насторожился.

Парень всё ещё смотрел в окно, прижав руки к лицу, неподвижно, только светлые волосы плясали на ветру.

Шэнахан продолжал наблюдать.

Парень отвернулся от окна.

Никаких очков.

Возможно, это не он.

С другой стороны...

Шэнахан вышел из машины. С правой рукой в гипсе двигаться было неуклюже, но он предпочёл выглядеть калекой, а не полицейским. Парень шёл по улице. Почему он не зашёл в бар? Сменил образ действий? Шэнахан возился с замком дверцы машины, наблюдая за ним исподлобья.

Когда парень был уже на расстоянии четырёх машин, Шэнахан бросился за ним.

В баре была Эйлин, но на улице было полно других девушек. И если этот парень вдруг изменил свой образ действий, Шэнахан не хотел, чтобы кто-то из них погиб.

Эйлин не нравились эти фокусы, в которые пускался её разум.

Он начинал ей нравиться.

Она уже начала думать, что он не может быть убийцей.

Как в газетах после того, как соседский мальчишка застрелил свою мать, отца и двух сестёр. Хороший парень? Все соседи так говорили. Не могли поверить. У него всегда было доброе слово для всех. Видели, как он подстригал газон и помогал старушкам переходить улицы. Этот парень - убийца? Невозможно.

А может, она не хотела, чтобы он был убийцей, потому что это означало бы возможную конфронтацию. Она знала, что если это тот самый парень, то ей придётся встретиться с ним лицом к лицу на улице. И нож будет вытащен из его кармана. И...

Легче было поверить, что он не может быть убийцей.

Ты обманываешь себя, подумала она.

И всё же...

В нём действительно было много приятных черт.

Не только его чувство юмора. Некоторые из его шуток были просто ужасны. Он рассказывал их почти навязчиво, всякий раз, когда что-то в разговоре вызывало в памяти то, что казалось огромным компьютерным банком историй. Например, при упоминании татуировки возле большого пальца (у убийцы есть татуировка возле большого пальца, напомнила она себе), и он тут же рассказал историю о том, как две девушки обсуждали парня с татуированным членом, и одна из них настаивала, что на нём вытатуировано только слово «лебедь», а другая - что «Саскачеван» (провинция на юге центральной части Канады – примечание переводчика) (игра слов: Swan и Saskatchewan – примечание переводчика), и оказалось, что они обе были правы, что на мгновение заставило Эйлин задуматься. Или при упоминании о резкой перемене погоды, он тут же пересказал знаменитый прогноз Генри Моргана (английский мореплаватель, пират, капер, позже плантатор и вице-губернатор на острове Ямайка, проводивший английскую колониальную политику – примечание переводчика): «Сегодня - туманно, завтра - жарко», а затем перешёл к шутке о том, как на улице на холоде дрожит разносчик, а к нему подходит другой разносчик и говорит: «Не одолжите мне десять центов на чашку кофе?», а первый парень отвечает: «Вы что, шутите? Я стою здесь с голой задницей, дрожу и умираю от голода, как вы можете просить у меня десять центов?», а второй парень говорит: «Ладно, пусть будет пять центов.» Это было не очень смешно, но он рассказывал это с таким драматизмом, что Эйлин могла представить себе двух разносчиков, стоящих на ветреном углу города.

Снаружи манил город.

Ночь манила.

Нож манил.

Но здесь, в баре, с включенным телевизором и звуками голосов вокруг, мир казался безопасным, уютным и тёплым, и она внимательно слушала всё, что он говорил. Не только шутки. Шутки были само собой разумеющимся. Если ты хотела узнать о нём, то должна была слушать его шутки. Шутки были своего рода системой защиты, поняла она, его способом держать себя на расстоянии от всех. Но среди непрекращающихся шуток были и проблески застенчивого и немного ранимого человека, жаждущего контакта пока не сработает очередная шутка.

Первые двадцать долларов он израсходовал пять минут назад и теперь работал над вторыми двадцатью, которые, по его словам, должны были довести их до сорока минут первого ночи.

«А потом посмотрим», - сказал он. «Может, мы ещё поговорим, а может, выйдем на улицу - всё зависит от того, как мы себя чувствуем, верно? Послушай, Линда, мне это очень нравится, а тебе?»

«Да», - ответила она и догадалась, что имела в виду именно это.

Но он же убийца, напомнила она себе.

А может, и нет.

Она надеялась, что это не так.

«Если сложить эти двадцатки», - сказал он, - «по доллару в минуту, то получится треть того, что получает мой отец в Лос-Анджелесе: он получает сто пятьдесят баксов за пятидесятиминутный сеанс, что совсем неплохо, а? За то, что ты слушаешь, как люди рассказывают тебе, что по ним ползают клопы? Не расчёсывайте их на мне, верно? Ну, думаю, ты и сама знаешь, я уже рассказывал.»

Он не рассказывал об этом. Но внезапно, когда он извинился за то, что по ошибке счёл повторением, она почувствовала странную близость с ним. Как замужняя женщина, слушающая одни и те же анекдоты, которые её муж рассказывает снова и снова, но каждый раз наслаждающаяся ими так, словно он рассказывал их впервые. Она знала анекдот про «не расчёсывай их на мне». Но ей хотелось, чтобы он всё равно рассказал его.

И подумал, не тянет ли она время.

Интересно, не оттягивает ли она тот момент, когда нож выскочит из кармана?

«Мой отец был очень строг», - говорит он. «Если у тебя есть выбор, не воспитывайся у психиатра. Как поживает твой отец? Он строг с тобой?»

«Я никогда не знала его по-настоящему», - сказала она.

Её отец. Полицейский. В полиции его называли Папаша Бёрк. Его застрелили, когда она была ещё маленькой девочкой.

В следующее мгновение она едва не сказала ему, что именно дядя, а не отец, оказал самое значительное влияние на её жизнь. Дядя Мэтт. Тоже полицейский. Его любимый тост звучал так: «За золотые дни и пурпурные ночи.» Это выражение он постоянно слышал в радиопередачах. Недавно Эйлин услышала, как новая