Шрифт:
Закладка:
И снова поняла, что её разум играет с ней.
Я вырос в мире «не делай этого, не делай того», - сказал Бобби. «Можно подумать, что психиатр знает лучше, но, думаю, это был случай детей сапожника. Поговорим о подавлении. Только моя мать помогла мне наконец вырваться. Я говорю, что это похоже на тюрьму, не так ли? Так оно и было. Помнишь анекдот о даме, гуляющей по пляжу в Майами?»
Она покачала головой.
Она поняла, что уже улыбается.
«Она видит мужика, лежащего на песке, подходит к нему и говорит: «Извините, я не хочу вмешиваться, но вы очень белый.» Мужик смотрит на неё и говорит: «И что?» Дама говорит: «Я имею в виду, что большинство людей приезжают в Майами, лежат на солнце, загорают. Но вы очень белый.» Мужик говорит: «И что?» Дама говорит: «А почему вы такой белый?» Мужик говорит: «Это тюремная бледность, я только вчера вышел из тюрьмы.» Дама качает головой и спрашивает: «Как долго вы сидели в тюрьме?» Мужик отвечает: «Тридцать лет.» Дама говорит: «Боже, Боже, что же вы натворили, что вас посадили на тридцать лет?» Мужик говорит: «Я убил свою жену топором и разрубил её на мелкие кусочки.» Дама смотрит на него и говорит: «М-м-м-м, так вы холосты?»
Эйлин разразилась хохотом.
А потом поняла, что шутка была про убийство.
А потом задумалась, стал бы убийца рассказывать анекдот об убийстве.
«В любом случае, это моя мать вытащила меня из тюрьмы», - сказал Бобби, - «и для этого ей пришлось умереть.»
«Что вы имеете в виду?»
«Оставила мне кучу денег. Знаете, что она написала в своём завещании?» Она сказала: «Это на свободу Роберта, чтобы он мог рисковать и наслаждаться жизнью.» Точные слова. Она всегда называла меня Робертом. «Свобода Роберта рисковать и наслаждаться жизнью.» Именно этим я и занимался последний год. Поцеловал отца, сказал ему, чтобы он проваливал, сказал, что буду счастлив, если больше никогда его не увижу, а затем навсегда покинул Лос-Анджелес.»
Она заинтересовалась, не выписан ли на него ордер в Лос-Анджелесе.
Но зачем нужны какие-то ордера?
«Поехал в Канзас-Сити, хорошо провёл там время; сделал там татуировку, собственно... я всегда хотел татуировку. Потом в Чикаго, там тоже жилось неплохо, денег хватало, чтобы рисковать, Линда. Этим я обязан своей матери.» Он задумчиво кивнул, а потом сказал: «Это он её убил, знаешь ли.»
Она посмотрела на него.
«О, не буквально. То есть он не втыкал в неё нож или что-то в этом роде. Но у него был роман с нашей экономкой, и она узнала об этом, и это разбило ей сердце, она уже никогда не была прежней. Они сказали, что это рак, но стресс, знаете ли, может вызвать серьёзные заболевания, и я уверен, что именно это и стало причиной, его интрижки с Эльгой. Деньги, которые мама в итоге оставила мне, она получила при разводе, и я считаю это романтической справедливостью, не так ли? Я имею в виду, что он так строго меня воспитывал, в то время как сам дурачился с этой нацистской проституткой. И вот пожалуйста, моя мать дала мне его деньги, чтобы я мог вести более богатую жизнь, чтобы я мог рисковать и наслаждаться жизнью. Думаю, это было ключевое слово, не так ли? В завещании? Риск. Думаю, она хотела, чтобы я рисковал деньгами, что я и делал.»
«Как?» - спросила Эйлин.
«О, не вкладывая деньги в «свиные животы» (имеется в виду заморозка для ожидания возрастающего летом спроса на бекон – примечание переводчика) или что-то в этом роде», - сказал он и улыбнулся. «А тем, чтобы жить на широкую ногу. Жить на полную катушку - лучшая месть, не так ли? Кто это сказал? Я знаю, это кто-то сказал.»
«Нет!» - сказала Эйлин и отступила в сторону, изображая отрицание.
«Не расчёсывай их на мне, хорошо?» - сказал он, и они оба рассмеялись.
Он посмотрел на часы.
«Осталось пять минут», - сказал он. «Может быть, тогда мы выйдем на улицу. Ты хочешь выйти на улицу? Когда закончатся пять минут?»
«Как пожелаешь», - сказала она.
«Может, так и поступим», - сказал он. «Повеселимся немного. Сделаем что-то новое и захватывающее, а? Рисковое», - сказал он и снова улыбнулся.
У него была очень приятная улыбка.
Преображавшая всё его лицо. Он стал похож на маленького застенчивого мальчика. Голубые глаза, мягкие, почти туманные, за стёклами очков. Застенчивый малыш, сидящий в последнем ряду, боящийся поднять руку и задать вопрос.
«В каком-то смысле, знаешь», - сказал он, - «это была своего рода месть. То, что я делал с деньгами. Путешествовал, веселился, рисковал. И в какой-то мере поквитался с ним за Эльгу. Нашу экономку, знаешь? Женщина, с которой он обманул мою мать. Обманывал её все эти годы. Психиатр, представляешь? Святее всех святых, а трахает эту чёртову домработницу. Это ведь моя мать устроила его в медицинскую школу. Она была школьной учительницей, работала все эти годы, чтобы устроить его в школу, а ты знаешь, как долго психиатру приходится учиться? Очень трудно поверить, что женщины могут быть настолько чёрствыми по отношению к другим женщинам. Мне очень трудно в это поверить, Линда. Я имею в виду, что Эльга вела себя как обычная проститутка... извините, я не хочу вас обидеть. Простите, правда», - сказал он и похлопал её по руке. «Но, знаете, когда слышишь все эти разговоры о сестринской заботе, можно подумать, что у неё было хоть какое-то чувство заботы о моей матери, ведь она была замужем за ним сорок лет!» Он неожиданно усмехнулся. «Знаешь, как один мужик пришёл к своей жене, они были женаты сорок лет, и он сказал ей: «Ида, я хочу сделать это по-собачьи.» Она говорит: «Это отвратительно, Сэм, делать это как собаки.» Он говорит:
