Борьба моя с самим собою длилась еще несколько времени; наконец я решился открыть родителям свое намерение. Отец мой, бывший товарищем по службе отца Сонюшки, порадовался моему выбору.

– Я слышал, – сказал он, – что она девушка честная, добрая, умная и с талантом. Оба вы молоды, трудолюбивы, и Бог благословит вас.

Матушка, убежденная отцом, тоже дала согласие, хотя внутренне не слишком-то была рада: ей всё мерещилась злая мачеха и она не без ужаса смотрела на будущность любимого своего внука. В тот же день я поспешил сообщить радостную весть Сонюшке и просил ее написать о ней своей матери, испрашивая на брак наш ее согласия и благословения. Невеста моя заплакала от радости, и это были, конечно, ее первые радостные слезы! При уходе моем в тот вечер я улучил минуту, чтобы без свидетелей запечатлеть уговор наш на будущее счастие чистым поцелуем жениха и невесты…

О память сердца, ты сильней

Рассудка памяти печальной!

Глава III

Вскоре из Москвы пришло от матери Сонюшки письмо, в котором она писала, что в восторге от моего предложения, зная меня по слухам с хорошей стороны, любя душою моих отца и мать; что, наконец, она шлет нам свое благословение. Мне оставалось только явиться с формальным предложением к крестной матушке-благодетельнице.

На другой же день рано поутру (это было в начале мая) я отправился к Нимфодоре Семеновне. Сонюшка давно уже караулила меня у окошка и выбежала ко мне в сени. Голос ее перерывался, лицо пылало от ожиданья и волненья; но руки были холодны, и вся она дрожала, как в лихорадке. Я поцеловал ее руку и старался успокоить сколько мог. Она же, хоть и не могла ожидать отказа со стороны Семеновой, но, запуганная ее благодеяньями, сама не в состоянии была объяснить себе своего страха, как говорила мне после. Нимфодора Семеновна приняла меня очень ласково, но при этом заметила, что частые мои посещения давно уже обратили на себя внимание ее домашних и знакомых; что она даже от посторонних слышала, что я хочу посвататься к Сонюшке, и удивлялась, что я так долго мешкал. Я, со своей стороны, отвечал, что не мог приступить к сватовству, ожидая прибавки к жалованью (действительно, незадолго до того я получил довольно значительную по тогдашнему времени прибавку). «Когда же вы думаете сыграть свадьбу?» – спросила Семенова. Решение этого вопроса я предоставил ее воле.

Тем не менее вскоре слухи о приближающейся холере заставили нас отложить свадьбу до осени. Со времени моего объяснения с Семеновой я стал являться у нее в доме как жених, и мне с Сонюшкой уже не нужно было избегать внимания посторонних. Мы могли свободно разговаривать между собою, и мне, как жениху дозволено было входить в ее комнату.

На следующий или на третий день Нимфодора Семеновна привезла мою невесту рекомендовать моим старикам. Новая тревога, новые волнения для нас с невестою: как-то она им понравится… Отец и мать мои приняли ее радушно и непритворно обласкали. Тут я привел к ней моего сына: она взяла его на руки, нежно целовала, и ребенок тоже стал ласкаться к ней… Только недовольная нянька искоса поглядывала на будущую молодую хозяйку и, вероятно, старалась угадать: так ли ей будет хорошо и выгодно, как теперь, у бабушки?

В один из следующих дней мои старики пригласили Сонюшку к себе обедать, и тут я познакомил ее с братом моим Владимиром, который тогда еще был холост и жил вместе со мною у отца. Старик мой был в восхищении от моей невесты и полюбил ее от души; матушке она тоже нравилась, но будущий титул «мачехи» набрасывал на взгляд матушки мрачную тень.

Четвертого июня директор театров назначил моей невесте в виде пособия половинный бенефис в Малом театре. Спектакль состоял из оперы «Севильский цирюльник» (Сонюшка пела партию Розины), комедии «Мальтийский кавалер» и дивертисмента. В то время петербургская публика со дня на день ожидала появления холеры: театры были пусты и бенефисный сбор, хотя и по обыкновенным ценам, был самый ничтожный. Наступило лето; граф Пушкин со всем своим семейством переехал на дачу Циммермана (на 1-й версте Петергофской дороги). Здесь я ежедневно посещал свою невесту, но вскоре счастие наше было отравлено роковым известием: холера появилась в Петербурге! В предыдущей главе я уже говорил об этой страшной эпохе; повторять не буду. Старался я, сколь возможно чаще, видаться с моей невестой; со взаимным нетерпением ждали мы свидания, и с какой скорбью расставались! Но животворящее чувство любви заставляло нас забывать об ужасах заразы. Тяжелое, страшное было время; но теперь, на старости лет, я с каким-то грустным удовольствием вспоминаю о нем: оба мы, молодые люди, не боялись смерти, нам была страшна только разлука.

В период закрытия театров, с июля по октябрь, Сонюшка готовила скудное свое приданое. Мне не из чего было роскошничать, и 18 октября сыграли мы нашу скромную свадьбу в доме графа Пушкина; кроме шаферов и родных, посторонних гостей не было. Вместо родной матери невесту благословляла крестная; посаженым отцом был незабвенный друг наш, князь Сумбатов. После ужина мы отправились на наше новоселье в доме Немкова, где жили мои отец и мать. Отец по причине тяжкой болезни не мог быть на нашей свадьбе; мы зашли к нему, и он благословил нас.

Что сказать о нашем новом житье-бытье? Мы искренно любили друг друга и были вполне счастливы. Замечательно, что молодая жена моя, несмотря на то, что воспитывалась в знатном доме, где об экономии никто не думал, сумела так повести наше хозяйство, что мы не вошли в долги и обходились нашим скромным жалованьем. Держась этих правил, мы так и дожили до старости, не занимая никогда ни гроша, поставляя себе за правило не допускать в нашем хозяйстве ни малейшего дефицита. В жизнь мою я не закладывал ни серебра, ни ценных вещей, ни часов, хотя в иное время и жутко бывало!

В конце 1831 года добрый отец мой, уже более двух лет страдавший неизлечимой болезнью (окостенением аорты, как говорили доктора), скоропостижно скончался на улице. Двадцать шестого декабря вечером он пошел к брату моему Василию, жившему тогда в Мошковом переулке, в доме своей тещи Колосовой, – и уже не возвращался домой. Бедная матушка прождала его до двух часов ночи; наконец послала к брату узнать и получила в ответ, что отец ушел оттуда в 10 часов вечера…