— Какой вы добрый!

«Какая ты нюня!» — подумал Глеб и в ответ на ее слова прибавил шагу.

— Вот и спасли человека! — сказала она голосом, в котором звучала задушевная нота.

— Вы думаете? — едко спросил Глеб, взглядывая сбоку на маленькую добрую женщину.

— А вы? — удивилась Людмила Николаевна, широко раскрывая глаза. — Разве нет? К чему ж тогда было помогать?

— Были деньги, вот и все! — оборвал Черемисов, пуще озлившись после естественного вопроса своей спутницы.

Она замолчала. Испугавшись сурового тона, она, как улитка, спряталась в скорлупку и до самого дома не проронила ни слова. Только прощаясь, она робко спросила:

— А к нам?

— В другой раз, Людмила Николаевна.

— Вы сердитесь на мужа?

— С чего, вы это взяли? — опять раздражился Глеб.

— Так зайдите. Володя рад будет.

Черемисов отказался. Он был в таком настроении, что ему никого не хотелось видеть.

— В другой раз я зайду! — проговорил Глеб. — А вы не сердитесь на мои слова, Людмила Николаевна. Смягчите их в вашем добром сердце! — прибавил он, крепко пожимая ее маленькую ручку.

Долгое время спустя после этой сцены Людмила Николаевна не могла себе объяснить, отчего это ей всегда так неловко в присутствии Черемисова и отчего его тон так резал ее нежные уши. «То ли дело Володя! Он умеет говорить мягко и нежно, и насмешка его не такая жестокая!» Тем не менее сердце ей подсказывало, что на такого человека, как Глеб, положиться можно. «Странный он только, но вовсе не злой!» — говорила впоследствии не раз Людмила Николаевна про Черемисова.

XXXVI

Черемисову не хотелось домой. Его манило за город. Не спеша направился он к старинным городским воротам и вышел в поле; наудачу выбрав одну из тропинок, он незаметно прошел густую дубовую рощу и очутился на берегу реки. Кругом было тихо. Солнце уплывало за горизонт, и синий лес, на другом берегу, светился золотистым цветом. После жаркого дня в воздухе потянуло прохладой.

Глеб прилег на отлогом берегу и долго пролежал тут, убаюкиваемый тихим, ласковым журчанием извилистой речки. Незаметно он заснул и видел странный сон.

Ярко освещенная церковь. У алтаря священник в полном облачении кого-то ждет. Вот и невеста в сопровождении родных. Он взглянул — перед ним Ольга, но не та, которую он видит каждый день за обедом, тихая, задумчивая, а другая, просветленная счастием; словно лучи на цветах, сияло оно в ее глазах, лице, улыбке. «А жених?» — поинтересовался Глеб. И зачем вдруг он, Глеб, очутился рядом с Ольгой? Он хочет отойти, но она удерживает его голосом, полным любви: «Куда же ты? ведь ты знаешь, я люблю тебя и готова за тобой хоть на край света, а ты любишь ли?» Глеб молчит. Язык отказывается говорить неправду, и он в смущении опускает голову. «Ведь завод-то будет у тебя в руках!» — шепчет на ухо Глебу чей-то насмешливый голос. «Испугался, храбрый витязь? Другого такого случая не представится» — «Что же ты молчишь… Согласен?» — снова шепчет тихий, ласкающий слух голос. «Да!» — резко ответил Глеб, и обряд начался. «Что я делаю?» — мелькнуло у него в голове, но уже поздно. Обряд кончен, и все его поздравляют. «Ну-с, теперь завод ваш, но не дорого ли вы за него заплатили, Глеб Петрович?» — смеется Стрекалов. «Не дорого ли, любезный зять?» — шипит змеиный голос Настасьи Дмитриевны. — «Не дорого ли?» — звучат со всех сторон голоса, сливаясь в какой-то дикий гул.

«Оставь их в покое! — нежно говорит ему Ольга. — Пусть они говорят, что хотят, ты мой, и никто тебя у меня не отнимет. Отчего ты только так странно глядишь… Ведь ты не обманул меня… ты любишь?» — «Нет!» — чуть было не вырвался резкий крик, и Глеб еще ниже опустил голову.

«Ну-с, теперь устраивайте счастье людей на шкуре моей дочери! — хохочет Стрекалов. — Она, конечно, умрет, но ведь вам наплевать? Что значит одна единица перед тысячью, не так ли? Что же ты молчишь? Отвечай по крайней мере!» И он вдруг кидается на Глеба и хочет задушить его. Но Глеб предупредил это движение и тонкими цепкими пальцами впился в его горло. Ольга бросается на помощь, но Глеб так взглянул на нее, что она остановилась, пораженная. «Оставь отца!» — умоляет Ольга. «И ты за него?» — вдруг вскрикивает Глеб и в бешенстве, оставив отца, сжимает ее в железных тисках. «Так ты меня не любишь! Ты и меня принес в жертву, а я тебя любила, любила и теперь люблю», — тихо шепчет она, и тихие слезы льются из глаз девушки.

Невыразимая тоска охватила сердце Глеба, какой-то холодный ужас пробежал по всему телу при виде этих слез. Он хочет говорить, но грудь сдавлена, точно на ней лежит невыносимая тяжесть. А она, как нарочно, глядит в глаза с убийственным укором. Он собрал все свои силы, крикнул и проснулся от собственного крика.

В соседнем кусте что-то шарахнулось. Выпорхнула дикая утка и, описав два круга, опустилась на другом берегу.

«Что за чертовщина приснилась! — прошептал Черемисов, отирая холодный пот с лица. — Какие глупости…» Он припомнил сон и засмеялся, вспомнив «эту мелодраму» во сне.

Стало смеркаться. Глеб на плоту перебрался на другой берег и направился узкой, глухой тропинкой, хорошо ему знакомой. Он шел быстро и дошел уже до половины леса, как вдруг, в стороне за деревьями, услыхал знакомый голос Ольги. Глеб невольно остановился и слушал.

— Как все это у вас просто, Леонид Васильевич! — говорила девушка.

— Я от жизни невозможного не требую, Ольга Николаевна! — отвечал мягкий мужской голос, в котором Глеб признал голос председателя суда Речинского.

— Я ничего не требую… я только сомневаюсь! — тихо заметила Ольга.

Настало молчание. Фигуры Речинского и Ольги мелькнули дальше между деревьями. Черемисов пошел тише по тропинке, которая шла параллельно дороге. «Сомневается, однако, эта мисс!» — проскользнуло у него в голове, и ему почему-то стало приятно.

— Обстоятельства складывают жизнь, намечают, так сказать, колею ее, — продолжал, несколько обтачивая слова, Леонид Васильевич. — Стараться выйти из этой колеи…

— Глупо? — перебила Ольга.

— Я, Ольга Николаевна, враг резких выражений. Я скажу — неблагоразумно.

— И все стремящиеся к жизни, которая бы ближе стояла к идеалу, люди…

Ольга остановилась и взглянула на Речинского.

— Часто честные, но неблагоразумные! — твердо и уверенно закончил Речинский.

Они опять прошли несколько