рабочих кооперативов. Вскоре многие поняли, что куда спокойнее перебраться в близлежащие деревеньки, укрыться от постоянного надзора полиции и заняться каким-нибудь ремеслом, чтобы снять финансовую ношу со многих благотворительных организаций. Прошло совсем немного времени и, как вспоминал Бенедит, «интеллектуалы, художники, писатели, учителя легко приспособились как к работам, не требующих больших физических усилий (плетение, сборка, крашение), так и к тяготам деревенской жизни. К концу 1941 года около дюжины коммун изготовляли туфли, босоножки, сумочки, ремни, коробки и корзинки, что обеспечивало доход, существенно превышающий пособие, выдаваемое нами». Центр также снабжал их инструментом и материалами. Большая заслуга в организации этой деятельности принадлежала Полю Шмиреру.

Для больных и престарелых Центр подыскивал дешевые квартиры, прибегая даже к помощи местных официальных властей.

Зима 1941–1942 годов принесла очередные волнения. 25 ноября арестовали Жана Жемалена. Верцеану, перебравшийся к тому времени в Лиссабон, сообщал Фраю в январе 1942 года: «Последние новости о Жане плохи. Он в тюрьме. Обвинен в предательстве и в подрыве безопасности государства. При нем нашли автомат в тот момент, когда он намеревался передать его голлистам. Более того, агент-провокатор незаметно подсунул ему конверт, обнаруженный при аресте. Мы не знаем содержания письма, но оно дает основания для серьезных обвинений».

Полю Шмиреру пришлось подменять Жана.

Конец 1941 года дал определенный повод для радости – в Касабланку отплыл корабль Гвинея с очередными клиентами Центра.

Вступление в войну Соединенных Штатов и последующая полная оккупация Франции изменили политический климат Европы. Отныне Франция и США отчетливо находились по разные стороны баррикад. Многие организации, так или иначе связанные с Соединенными Штатами, стали закрываться. Бенедиту пришлось срочно упаковать все документы и спрятать в окружающей Эр Бель сосновой роще.

До июня полиция не трогала Центр. Весной 1942 года без проблем выехали: искусствовед Шарль Стерлинг, скульптор Марсель Дюшами, семья испанского писателя Бланко Ибаньеса, художник Жан Арп и другие.

15 марта 1942 года, к большому облегчению Данни, освободили из тюрьмы Жана Жемалена. Жан сумел доказать, что пал жертвой провокации, а 1 мая адвокат Гастон Деффер сообщил о закрытии дела и против самого Бенедита, обвинявшегося в нелегальной торговле золотом. Кончилось тем, что суд конфисковал те 2000 долларов, которые полиция отобрала у Данни в момент задержания.

15 мая у Бенедита появился визитер, его старый друг Бертоле, и выложил из мешка на стол пачки денег, в каждой содержалось 5 тысяч франков. Бертоле объяснил, что прибыл из Швейцарии; теперь деньги от Комитета будут поступать через швейцарских посредников. Это была долгожданная и нужная поддержка, ибо Центр испытывал большой финансовый дефицит – доноров не осталось, заниматься обменом на черном рынке было некому, да и опасно. Другая приятная новость: наладился переход через франко-швейцарскую границу, вполне способный заменить маршрут через Пиренеи. «Разумеется – добавил Бертоле – нелегально прибывших поместят в лагерь для интернированных, но это несомненно лучше, чем Миранда… Будет куда приятнее, если наши друзья, не опасаясь за свои жизни, переждут в Цюрихе или Лозанне, пока не окончится война, которую мы обязательно выиграем»

В конце мая 1942 года Бенедит смог добавить к прошлогоднему сообщению в Нью-Йорк имена еще 400 отправленных эмигрантов, из которых 22 человека – из черного списка. Не забыл он упомянуть 15 британских солдат и трудоустройство около полутора сотен человек. Среди последних клиентов Данни вспоминает философа Симону Вайль, худенькую, перепуганную, в беретике, с умными, вечно мигающими близорукими глазами за толстыми стеклами очков, драматурга Артура Адамова с неизменной сигаретой и др. Все они покинули Францию ранней весной 1942 года, за исключением Марии Лейтнер. С известной немецкой коммунисткой, принимавшей участие в венгерской революции, после отказа в американской визе случился приступ острого психоза. Поль вынужден был вызвать скорую помощь и Лейтнер отправили в клинику для психических больных.

К тому времени население Эр Бель заметно изменилось. Постоянными обитателями оставались лишь семья Бенедита (родилась дочь Каролина), Вала и Поль Шмиреры, да Шарль Вольф.

Основной контингент гостей составляли испанцы. По воскресеньям вилла оживлялась, сюда стекались люди самых различных убеждений – республиканцы и анархисты, социалисты и сепаратисты.

А усилия Вольфа увенчались открытием в Эр Бель Дома для выходцев из Эльзаса и Лотарингии. Хотя этот проект с самого начала приветствовался, его реализация, однако, привела к серьезным трениям между Бенедитом и Вольфом. Источником их стала, говоря в общем, ситуация, сложившаяся на вилле.

У Вольфов «хозяйничали» эльзасцы и это привело к этническим трениям между ними и гостями Бенедита. Хотя многие жители Эльзаса и Лотарингии покинули свои дома, они, имея французское гражданство, тем не менее, считали себя этническими немцами. Ведь они стали французами сравнительно недавно, в 1918 году, после поражения Германии в Первой мировой войне.

Состояние и мысли Данни в тот период легко уловить, прочитав его письмо Фраю от 26 июня 1942 года:

Эльзасцы ведут себя как победители в побежденной стране и единственная их забота – вытолкнуть нас; в общем, ведут себя как воры и мерзавцы. И это в тот самый момент, когда мы переживаем самые серьезные трудности… По сути, последние месяцы [работы] в Центре полностью изнурили меня. Нам пришлось столкнуться с непониманием со стороны одних друзей и трусостью других, преследованиями и несчастьями.

<…> Но осталось нечто, мешающее мне все бросить, отступиться и заняться своими личными делами. Когда почти месяц тому назад у нас произошла крупная неприятность… мы предприняли все возможное в наших силах, чтобы, не запятнав нашу совесть, в который раз выйти из очередного затруднения.

Мы не хотим, чтобы кто-нибудь упрекал нас в желании оставить работу или пренебречь малейшим аспектом ее. Но для некоторых из нас, а для меня особенно, клянусь, стало бы настоящим облегчением письмо из префектуры, извещающее о закрытии Центра.

Когда я говорю «облегчение», я, разумеется, субъективен; объективно же говоря, не так уж и мало бедолаг пострадает. Но у меня все чаще возникает вопрос: «Когда наступит тот блаженный момент насильственного закрытия?» Потому что я часто спрашиваю себя: «Стоит ли действительно подвергать себя трудностям до такой степени и выдерживать то, что нам приходится переносить физически и морально?». Ты, Вариан, часто умел жить в двух ипостасях – Фрай-апостол и Фрай-турист (помню наши последние дни в Ницце!). Что до меня, то я сыт по горло – да еще как! – постоянно быть апостолом.

Неприятность, упоминаемая Бенедитом – новый налет полиции, произошедший незадолго до отправки письма. По дороге в офис утром 2-го июня 1942 Данни не