Шрифт:
Закладка:
В конце июня Государственный департамент запретил американскому посольству выдавать визы вообще, за исключением специального разрешения, о чем Фрай телеграммой от 23 июня немедленно поставил Комитет в известность (Государственный департамент не удосужился известить ЧКС об этом нововведении). Если добавить, что почти закрылся маршрут на Мартинику, а Лиссабон переполнили беженцы, картина складывалась весьма незавидная.
Начавшаяся война Германии с СССР, казалось, должна была улучшить положение Фрая и его подопечных. У французов появилась надежда, что Германия после победоносных двух лет, ввязалась в опасную авантюру. Американское правительство, до сих пор пытавшееся сохранить официальные отношения с Францией и Германией, могло бы смягчить отношение к беженцам (теперь в разряд «нежелательных» попали и русские эмигранты).
Однако, случилось обратное. В июле 1941 года ужесточились правила заполнения и подачи аффидевитов. В частности, дополнительная персональная информация требовалась от спонсоров и их протеже, если последние имели родственников в Германии или не имели их в США. К тому же от самих спонсоров требовались жесткие гарантии по финансовому обеспечению приезжающих.
Понимая, что вся работа Центра находится под неустанным надзором полиции, Фрай попытался несколько расширить сферу активности. Программа по оказанию помощи беженцам из района Эльзаса и Лотарингии приветствовалась вишисткими чиновниками; была создана комиссия патронажа как общественная надстройка над Центром, куда включили ряд известных французских деятелей и членов петэновской администрации.
Но ничто не помогало. Обыски, слежка, почти неприкрытая – все это выматывало Вариана. Срок его иностранного паспорта истек, а в продлении консульство отказало в январе и вторично в мае. Не помогло письмо Кингдону и ходатайство Эйлин перед Элеонорой Рузвельт. Ответ жены президента не оставил надежды: «С сожалением, вынуждена сообщить о невозможности помочь вашему мужу. Я советую ему вернуться домой, поскольку правительство не думает, что сможет заступиться за него».
Судьба Вариана Фрая окончательно решилась в середине июня, о чем он сам узнал позже. В результате переписки между Кингдоном и консулом первый окончательно согласился отозвать своего посланника (Кингдон впоследствии утверждал, что с ним никто не советовался), но это уже не имело принципиального значения: вишистское правительство само приняло энергичные меры по разрешению затянувшегося конфликта. Полиция известила посольство, что, если Фрай не уедет добровольно, его просто-напросто выдворят из страны.
К тому времени Вариан и сам был готов уехать. Эйлин поставила условие мужу – вернуться к 15 августу, но надо было дождаться замены. Одну кандидатуру он отмел сам, а ко времени назначения другой, уже окончательно собрался в дорогу, хотя на сей раз не по своей воле.
10 июля ему вручили повестку от главы полиции Роделека дю Порсика с требованием явиться для беседы, в противном случае последует арест. На следующий день между ними состоялся обстоятельный разговор, в ходе которого Интендант полиции без экивоков изложил петэновскую политику: «В новой Франции, мы не нуждаемся ни в каких доказательствах. Это во времена Республики полагали, что лучше отпустить сотню преступников, чем арестовать одного невиновного. Мы с этим покончили… Мне известно, что в США придерживаются устаревшей идеи соблюдения человеческих прав. Но, в конце концов, и вы придете к нашей точке зрения, просто вопрос времени. Мы поняли, что интересы общества превыше интересов индивидуума». Разговор закончился так:
– Когда вы покидаете Францию?
– У меня нет определенных планов,
– Если вы не покинете страну по собственному желанию, я буду обязан арестовать вас и поместить под домашний арест в каком-нибудь небольшом городке, дабы вы не причиняли беспокойства.
– Понимаю. Но мне нужно немного времени. Я хочу привести дела в порядок и подождать замены…
– Почему вы так заинтересованы в работе вашего Центра?
– Потому что он является единственной надеждой для беженцев.
– Понятно. И сколько времени вам нужно?
– Я отправлю сегодня телеграмму в Нью-Йорк… Можете подождать до 15 августа?
– Это меня устроит
– Признайтесь честно, почему вы настроены против меня?
– Потому что вы оберегаете евреев и антифашистов.
Почему французская полиция тянула с высылкой Фрая? Ответ дается в заключении, выданном префекту полиции организацией CEI[66]. Рекомендация: вынудить Фрая покинуть страну добровольно. Насильственное выдворение нежелательно из-за наличия «влиятельных друзей» у него (именно так!) и возможного политического скандала, в результате которого американец приобретет венец мученика.
Спустя два дня после посещения префектуры Фуллертон вызвал Фрая и вручил ему паспорт и все визы, включая и французскую выездную. Желая дождаться замены, Вариан в конце июля просто-напросто исчез, устроив себе небольшие каникулы на Лазурном побережье. Но, прежде всего, он посетил Виши, предприняв последнюю попытку изменить ситуацию и отдалить отъезд. Он встретился со всеми официальными лицами в посольстве, (теми, кто не возражал против беседы с ним), но безрезультатно. В его отсутствие в Центре на несколько часов появлялся Говард Брукс из Унитарной Церкви – требовалось создать видимость американского руководства. Вариан провел недельку в Санари-Сюр-Мер, несколько дней в Тулоне, Сен-Тропе. Никто за ним не следил и нигде ничему не препятствовал. Более того, его навещали Морис и Жан, советовались с ним по различным аспектам работы, сообщали новости. Свободное время заполнялось осмотром достопримечательностей, обильным винопитием и письмами с выражением любви к Эйлин. А однажды, в Каннах, к великому удивлению и огорчению, появился тот, кого он меньше всего ожидал – Данни Бенедит! А ведь он должен был быть совсем далеко!
Оказывая гуманитарную помощь и прибегая при этом к нелегальным с точки зрения французских властей действиям, Фрай ходил по лезвию ножа. То же можно сказать и о Бенедите. Арест Данни добавил и к его собственному досье, хранящемуся в полиции, еще один, малоприятный пункт.
Оба без иллюзий оценивали существовавшую обстановку, оба понимали, что пришла пора принимать решение. Но удивительно удачный симбиоз никак не распадался: один не хотел оставлять другого.
Еще в декабре 1940 года мать Бенедита, встревоженная облавой на вилле, попросила своих родственников в Америке позаботиться о высылке визы для неё и внука Пьера. Расстаться с сыном Теодора и Даниель согласились. Мать же, будучи уверенной в скорой «кончине» Центра, попросила включить и Тео с Данни в визу.
Вернувшись из кратковременного тюремного заключения, Даниель обнаружил, что мать оформила все документы и готова выезжать. У него самого лежало приглашение
