Шрифт:
Закладка:
Известна любопытная деталь, связанная с пребыванием Дорна в тюрьме. В то же время там находился в заключении бывший любовник Мэри Джейн Голд, известный под кличкой «Киллер». Дезертир Иностранного легиона, связавшийся с гангстерами, занимался темными делами. Один из сотрудников Центра, без ведома Фрая, перевел его через испанскую границу, где того арестовали. Находясь в Миранде, он забрасывал Центр телеграммами, требуя реституции за якобы одолженные им деньги Дорну и другим таким же клиентам Центра. Будучи в дружбе с Мэри Джейн, Киллер знал кое-что о работе Фрая и его сотрудников. Но его инкриминирующие послания уже не могли серьезно навредить Вариану.
Только выйдя на свободу, Клаус Дорн по-настоящему оценил ту постоянную битву, которая велась за него с момента появления в его судьбе молодого американца:
Дорогой Вариан,
После нескольких дней свободы в Португалии и с твердой надеждой на полное освобождение и безопасность в США, я только сейчас начинаю понимать, что произошло, и как я должен быть счастлив. Одновременно я понимаю, сколь многим обязан тебе и Центру за помощь. И не только за ее внешнюю сторону – вытащить из Марселя и поддерживать меня весь этот период – но сверх того, за ту человечность и дружелюбие, проявленные тобой при этом… за настоящую дружбу, безграничное участие, заботу…
Будь уверен, дорогой друг, непоколебимый дух, которым дышала каждая строчка твоих писем, в огромной степени помог мне преодолеть ужасное время. Когда я ныне вспоминаю, где был раньше и где нахожусь сейчас, то первой своей обязанностью считаю поблагодарить тебя, а в ближайшем будущем надеюсь сделать это лично.
Журналиста ожидала еще долгая одиссея в Португалии[62]. Срок его прежней визы в США истек, а продлить, в связи с новыми, ужесточенными требованиями, было непросто. Уже будучи практически отлученным от Комитета, Фрай послал на имя Кингдона письмо (от 8 декабря 1941):
Я не могу переоценить настоятельную необходимость немедленно продлить его [Дорна] визу. Существует… неоднократное требование… о его экстрадиции. В Лиссабоне он подвергается огромному риску быть похищенным.
Понадобился почти год и усилия многих организаций, чтобы Дорн смог покинуть Пиренейский полуостров. И только после слушания в суде США, благодаря усилиям Фрая и его коллег, Дорну выписали визу и в декабре 1942 года он прибыл в западное полушарие на корабле Серпа Пинто.
Сдача по требованию
Фраю и его alter ego по работе с итальянскими политическими беженцами Луссу пришлось еще несколько раз утрясать проблемы доставки своих протеже с помощью Гарсиа. Постепенно, хотя и с некоторыми затруднениями, Фрай переправил в Португалию французского голлиста Ватрослава Райха, немецкого социал-демократа Вальтера Бенинхауса, венгерского антифашиста Ладислава Добоша.
И, наконец, по С-маршруту отправился сам Луссу с женой. На прощальном ужине он сказал, обращаясь к Фраю: «Наша следующая встреча состоится в Риме. Я стану министром, а ты приедешь ко мне как официальный гость». А при расставании добавил: «Через неделю я буду либо в Лиссабоне или назад, в Липари»[63].
Луссу успешно добрался до Португалии. Интересно, что после окончания Второй мировой войны Эмилио Луссу действительно стал Министром социальной помощи в правительстве Ферручио Парри. Но с Фраем не встречался, ограничившись перепиской.
Если первую половину 1941 года можно было считать удачной, то вторую Фрай охарактеризовал как «периодом возрастания трудностей, вылившихся в серию неудач»
Как-то в очереди к парикмахеру Данни просматривал местную газету Ле Миди Либре и с изумлением увидел в разделе, посвященном иностранной политике, статью Марселя Шаминада. Позволительно ли Центру числить в своих рядах человека, сотрудничающего с официальной газетой?! Текст, правда, выглядел сравнительно нейтрально, нападки на Англию – умеренными. Фрай отреагировал довольно спокойно на это известие, но уступил требованию Данни, Жана и других, всегда считавших «министра иностранных дел» инородным телом, и отказался от его услуг.
К облавам на еврейское население Марселя добавились преследования французов с пробританскими и проголлистскими взглядами. С нападением Германии на Советский Союз начались аресты русскоязычного населения независимо от их политических взглядов. Полиция явно усилила активность и это почувствовали в Центре после провала с обменом денег.
В связи с неожиданно возросшим весенним потоком отъезжающих казна организации изрядно опустела, и это стало главной заботой руководства. Запасы бумажных денег растаяли, и пришлось воспользоваться золотым запасом, который Фрай создал еще в марте. Данни всегда с подозрением относился к операциям на черном рынке, тем более с золотом. Фрай вышел на старого знакомого, Бориса Курилло, который, взяв у него 2 тысячи золотых долларов по цене 280 франков за доллар, обещал немедленно их передать заказчику. Да предложил купить еще и надбавил 10 франков. Данни немедленно отправился на виллу, откопал один из пакетов и вернулся к назначенному часу. Но уже на подходе к гостинице, где состоялась первая сделка, он заметил подозрительную черную машину и двух людей с явным притворством возившихся около нее.
Данни прошел мимо, даже не поворачивая головы в сторону отеля. Но стоявший на ступеньках у входа в отель Курилло подскочил к нему, протянул руку и прошептал на ухо: «Что-то сегодня пахнет нехорошим. Приходи в 8 часов вечера». В этот момент перед Данни возникли те два «авторемонтника», выхватили чемоданчик с деньгами, а самого запихали в машину.
Что оставалось делать? В руках полиции имелось вещественное доказательство. Торговля валютой, да еще золотом – криминал, который, несомненно, припишут Центру. Ведь этого она и добивалась!
Голова у Данни шла кругом. На него обрушился поток вопросов: «Откуда деньги? Что собирались с ними делать?»
