раз, когда я беру их в руки, я вспоминаю папины слова. Если живешь, постоянно поглядывая одним глазом, что там, в конце, ты уже проиграла. Я не собираюсь проигрывать. И никогда не признаю, что нам конец.

Себастьен

Я честно стараюсь выполнить обещание – позволить Элен жить своей жизнью. Показываю ей, как разгребать снег, лепить снеговика, распознавать песцов и кроликов в зимнем пейзаже. Она играет на гитаре у камина, учит меня словам песен, которые написала ее мама, смеется над собственной неспособностью удержаться в тональности, находит созвездия на небе, рассказывает стоящие за ними легенды и мифы. Я больше не упоминаю о проклятии – не хочу, чтобы она чувствовала занесенный над головой меч.

А забыть не могу. Порой я наблюдаю, как она занимается обычными делами, например моет посуду, и вдруг оказываюсь на грани срыва, представив, что Элен нет, кухня пуста. Или чищу зубы, вижу на полке две зубные щетки и вдруг осознаю, что скоро может остаться только одна. Я чуть не падаю как подкошенный на кафельный пол. Я скучаю по ней, хотя она еще рядом, и кричу себе: «Прекрати! Она! Еще! Здесь!»

Я должен радоваться, что Джульетта в конце концов возвращается. Однако страшная суть проклятия перевешивает этот утешительный факт. Джульетта каждый раз страдает и умирает. Ей ничуть не легче от того, что в прошлой жизни ее душа обитала в ином теле; Джульетта – живой человек, который переносит тяжелую болезнь или жестокую, внезапную смерть и все связанные с ними ужасы. А мне приходится наблюдать, заранее зная, что это неминуемо произойдет.

И каждый раз существует вероятность, что Джульетта больше не вернется, что это воплощение было последним. Я не понимаю, откуда взялось проклятие, как оно действует и навсегда ли оно. Я могу только видеть свидетельства многовекового повторения. Смерть не дает гарантий, а потому я не вправе тратить время впустую. Оно принадлежит Элен.

Каждый день, прилагая неимоверные усилия, я разгоняю грозовые тучи. Иногда это дается легче, иногда труднее, но я стараюсь. Сегодня выдался тяжелый день. Я сижу на холодной скамейке на крыльце с раскрытым красивым конвертом на коленях. Март на Аляске – продолжение зимы, и я дрожу от холода, перечитывая глянцевую открытку.

Дана и Адам женятся!

Приходите отпраздновать наше счастье

(и посмотреть на невообразимое кольцо Даны).

Ресторан «Коптильня», 29 марта, с 7 часов вечера

и пока не закончатся еда и выпивка.

Меня охватывает ревность, как при виде пожилой парочки в книжном, державшейся за руки в день своей годовщины. У нас с Элен никогда не будет того, что для большинства людей совершенно естественно.

Я комкаю приглашение в кулаке. Точно знаю, что его отправил не Адам. За два месяца после той ссоры я звонил ему тысячу раз, он не отвечает. Однажды я поехал в офис, так он увидел меня в окно и заперся в вагончике.

Элен выходит на замерзшее крыльцо.

– Привет… Я тебя везде ищу. Что ты здесь делаешь?

Черт, не успел спрятать конверт. Она скептически морщит нос.

– Что, от почты нехорошо попахивает и ты решил прочесть ее на холоде?

Я вздыхаю и протягиваю ей открытку.

– Ну так сходи, – предлагает она, прочтя приглашение.

– Вот еще, не собираюсь портить им праздник.

– Наверное, Дана считает, что вы с Адамом можете помириться.

– Не исключено. Или хочет помирить нас, а он еще не готов. Если он вообще когда-нибудь захочет мириться.

– Мне очень жаль. – Элен кладет приглашение в стопку и забирается ко мне на колени. – Хочешь отличную новость?

– Давай.

Я обнимаю ее: она слишком легко одета, чтобы сидеть на террасе, и вдруг понимаю, что она мне нужнее, чем я ей. Ее близость – противоядие от любой тьмы, которая грозит меня поглотить, ее ласки – единственное спасение.

Элен наклоняется и шепчет мне на ухо:

– Я закончила книгу.

– Что?

Я отстраняюсь и недоверчиво смотрю на нее. Мысли об Адаме улетучиваются.

– Закончила? Поздравляю!

Она улыбается, такая счастливая, что подпрыгивает у меня на коленях. И вызывает еще один приятный эффект.

– Ну, это всего лишь первоначальный вариант, – говорит Элен. – Неупорядоченные мысли, маскирующиеся под более-менее связную историю.

– Но страниц хватит для книги?

Элен взвизгивает и трясет головой.

Я хватаю ее на руки и кружу на крыльце.

– Ты написала книгу! Целую книгу, черт побери! Знаешь, сколько людей мечтают об этом – и никогда не добиваются цели?

Она смеется, и мы радостно падаем на скамейку.

– Если честно, – говорит она, – сейчас я немножечко горжусь собой.

Я наклоняюсь и целую ее.

– Давай откроем шампанское. Я приготовлю что-нибудь особенное на ужин. Чего бы тебе хотелось? Устроим настоящий праздник!

Вот зачем нужно богатство, накопленное за столетия. Не для меня, а для Джульетты. Чтобы баловать ее, ведь у нас мало времени, и я хочу, чтобы все было, как она пожелает.

– И что означает настоящий праздник?

– Сюрпризы.

Ее глаза вспыхивают ярче, чем снег на солнце.

– Какие сюрпризы?

– По крайней мере один, – говорю я. – А если повезет, может, и больше.

Элен

Неделю спустя мы входим в тяжелую деревянную дверь кафе «Топоры и сморы».

– Боже, какая прелесть, – говорю я, моментально влюбляясь в это место. Половина просторного зала – клетки для метания топоров (что-то вроде тира для стрельбы по мишеням, только с топориками), а другая – ресторан с открытым огнем прямо в середине каждого стола. Типично аляскинский колорит в представлении туристов.

– Я знал, что тебе понравится. – Себастьен целует меня в макушку.

– Добро пожаловать в «Топоры и сморы», – приветствует нас хозяйка в меховой шапке, укутанная во фланель, звонким голосом с аляскинским акцентом. – Вы жарить, метать или и то и другое?

– И то и другое, – отвечает Себастьен. – Только у нас уже есть столик, спасибо.

Я смотрю на него в замешательстве.

– А когда мы бронировали?

– Сюрприз, помнишь? – подмигивает он, достает из кармана носовой платок и завязывает мне глаза.

Я подпрыгиваю от нетерпения. Обожаю сюрпризы. Даже в раннем детстве никогда не пыталась найти подарки на день рождения, спрятанные родителями, и не трясла дары под елкой, чтобы догадаться, что в коробке. Предвкушение – что может быть лучше?

Себастьен ведет меня вглубь ресторана. По пути я чудом не натыкаюсь