платков, вроде чалмы. В таком костюме она садится посреди комнаты, окруженная всеми родственниками и знакомыми. После продолжительного причитания молодую выводят во двор, где уже стоят арбы, все садятся в одну, и поезд трогается, сопровождаемый толпой мальчишек, они бьют в бубны и орут во все горло свадебные песни. У родителей жениха ждут с угощением, но молодая должна непременно просидеть трое суток за занавеской, прежде чем показаться своей новой родне.

II

Как кочевому, так и оседлому населению, худо жилось под ханской властью. Особенно ненавидели хана кипчаки, полукочевники, обитавшие в числе 10 тысяч семейств в окрестностях столицы. Худояр-хан был ставленником родовитого кипчака. Мусульман-кула, который в продолжение десяти лет самовластно управлял страной, держал своего питомца взаперти; лучшие места и должности были предоставлены родичам и землякам правителя. Наскучив опекой, Худояр-хан подговорил узбеков, и те подняли народ, Мусульман-кул должен был спасаться бегством в горы. Под Маргеланом он был разбит и взят в плен с пятью сотнями главных сообщников. Два месяца хан праздновал свое освобождение, и каждый праздник сопровождался казнью пленных кипчаков, и все это происходило в присутствии Мусульман-хана, которого приглашали как почетного гостя. Когда дошел черед до него самого, старик только сказал: «Аллах анбар!» («Аллах велик») и спокойно подставил свою голову под нож палача.

Однако страна ничего не выиграла от этой перемены. Говорят, за три года правления Худояр-хан истребил до 20 тысяч своих подданных. Помимо жестокости, он был алчен к наживе, народ стонал под тяжестью налогов и нескончаемых поборов. На базарах брали и с продавца, и с покупателя, были обложены такие предметы, в которых нуждается последний бедняк, например камыш, хворост, колючка. Хан раздавал купцам деньги под проценты, завел собственных верблюдов и отдавал их внаем под тяжести или рассылал по базарам с солью. Такими путями он скопил миллионы. Между прочим, в числе его придворных находился молодой и статный сын Мусульман-кула Абдурахман, в должности автобачи, в роде нашего камер-пажа[15]. Хан его побаивался, но в то же время заискивал перед ним то угощеньем, то подарками, даже женился на его сестре. Это не мешало Абдурахману держать себя надменно и в то же время под рукой сносится с кипчаками, питавшими надежду отомстить за смерть его отца и казнь соплеменников, ненависть к русским, внушал Абдурахману мулла по имени Исса-Аулие. В середине лета 1875 г. они скрылись из столицы и объявили хазават, т. е. священную войну против христиан. Как раз в ту пору наше посольство находилось в Кокане, с ним был и полковник Скобелев, которому Кауфман дал поручение проехать в Кашгар. Только благодаря этому офицеру да горстке конвоя, хану удалось скрыться под нашу защиту, в Ходженте. На место Худояр-хана был посажен его сын Наср-Эдин.

Было время, когда властители Кокана повелевали богатым и плодородным краем по всему течению Сыр-Дарьи. Неурядица и мятежи, неудачные войны с соседней Бухарой, а главное победы русских генералов – Черняева, Колпаковского, Кауфмана – сократили владения ханов более, чем на половину: города Ташкент, Туркестан, Ходжент отошли к России, часть кочевников признала ее подданство, прочие не хотели признавать ничьей власти. Русский царь никогда не искал новых завоеваний, при мирном и спокойном состоянии ханства оно могло бы существовать и поныне в пределах той же Ферганской долины, но каждая неурядица в Кокане отзывалась на границах наших владений, смущала умы наших новых подданных. Кауфман не раз подавал хану добрые советы и тот советы выслушивал, а поступал по-своему. С такими же советами было отправлено из Ташкента последнее посольство, принужденное покинуть столицу по случаю мятежа. Почти вслед за ним разбойники наводнили наши пограничные владения. Они взбудоражили мирное население кишлаков, сожгли несколько почтовых станций между Ходжентом и Ташкентом, в числе проезжающих захватили в плен доктора Петрова с малолетней дочерью и прапорщика Васильева, оба были зарезаны, а девочка – отправлена в Кокан. Более сильное скопище коканцев подступило к Ходженту. Абдурахману хотелось уничтожить мост через Сырь-Дарью, и рассказывают, будто он хвастался таким образом: «Я сначала посижу на русском мосту, а потом его подожгу!». Случись это, нашим сообщениям с Ташкентом грозила бы большая опасность. Однако, барон Нольде, начальник ходжентского уезда, со своими ничтожными силами не только не допустил Абдурахмана до моста, но даже отогнал его скопище далеко от города. В то же время, по первым вестям из Ходжента, привыкшие к походу туркестанские войска спешили сюда из Ташкента, проходя в сутки по 50–60 верст, так что в середине августа уже составился отряд достаточно сильный: 16 рот пехоты, 8 сотен конницы, 20 орудий и 8 ракетных станков. Для защиты Ташкента были призваны отпускные и запасные, больше войск в крае не было.

Лазутчики донесли Кауфману, что Абдурахман занял частью пехоты крепость Махрам, а прочие войска расположил в укрепленной позиции, за крепостью, вдоль реки.

К.П. Кауфман

Махрам считался у коканцев лучшей крепостью. Она имела вид четырехугольника, окруженного садами и кишлаками, толстые и высокие стены, по пяти сажень, пересекались по середине башнями, и имели башни по углам. Кауфман не хотел сразу посылать на штурм, а задумал обойти неприятельскую позицию и атаковать скопище с фланга и с тыла, тогда крепость падет сама собой. Как только отряд снялся с последнего ночлега, тучи всадников спустились с гор, с гиком и трубными звуками, они стали наседать справа и с тыла. Вся покатость была усыпана конными: они кружили, вертелись возле отряда; то собирались в толпы, то снова рассыпались, их было не менее 15 тысяч. Отряд шел с минутными остановками, в смельчаков, которые подскакивали слишком близко, палили стрелки, а в скученные толпы стреляли ракетами. Густые облака пыли по временам скрывали и своих, и чужих. Наконец, с левой стороны показалась крепость Махрам, дальше – неприятельская позиция вплоть до садов соседнего кишлака. Кауфман еще продвинулся вперед и потом завел войска правым плечом, так что они повернули лицом к окопам. 12 орудий тотчас открыли огонь по неприятельской позиции, а саженей за 100 генерал Головачев перестроил стрелков в ротные колонны и повел их на приступ, частью с фронта, частью в обходе с левого фланга. Через четверть часа окопы уже были в наших руках, вместе со всеми орудиями, защитники, пораженные обходом, переполошились, бросали все и спасались в крепость. Но Головачев был слишком опытен, чтобы пропустить такую минуту: под сильным огнем из бойниц солдаты 1-го Туркестантского батальона, имея впереди офицеров, выломали двое ворот и с криком «ура!» ворвались в крепость.