– Болит? – она поднялась со стула, подошла партнеру и поправила короткий рукав его темно-синей футболки, что задрался наверх после манипуляций с плечом. Громов почувствовал прикосновение холодных пальцев, всегда ярко контрастировавших по температуре с его теплой кожей.

– Не болит, – нарочито сухо и напряженно ответил, желая, чтобы Таня скорее отошла. – Просто неприятно. Сковывает.

Несколько секунд Таня стояла рядом, разглаживая пальцами шов на рукаве футболки. Она понимала и ощущала, что Громов от их близости напрягался с каждой секундой всё больше. Она убрала ладони от плеча Евгения и вернулась к столу, взяв с него тарелку и намереваясь помыть. Несколько секунд Громов хмуро наблюдал за Таней, собираясь с мыслями.

– Я подписывал соглашение о неразглашении, – внезапно признался Евгений.

Таня закрыла кран с водой, внимательно посмотрев на Громова.

– И Мельников подписывал его тоже. От лица Федерации.

– Мне лучше присесть? – приложив мокрую ладонь ко лбу, поинтересовалась Таня, грустно улыбнувшись. Не верилось, что Евгений решился рассказать об этом, хотя приятного ожидалось мало.

– Да, пожалуй, – задумчиво ответил он, опуская взгляд на стол.

Когда Таня собралась сесть не напротив Евгения, а рядом с ним, и чуть нагнулась, чтобы вытащить из-под стола табурет, Громов положил ладони на тонкую талию и потянул на себя, посадив на свои колени.

– Что… – Алексеева от произошедшего даже не смогла закончить вопрос. Она сделала глубокий вдох, чувствуя тепло тела Громова.

– Захотелось, чтобы ты выслушала именно так, – тихо произнес, своим дыханием обжигая её шею.

Евгений решил, что будет тяжело вспоминать о произошедшем, смотря Тане в глаза, а потому это было лучшим решением. К тому же, тело партнерши было в определенной мере родным и приятным, и это должно было скомпенсировать душевный дискомфорт, что вот-вот накроет.

– Хорошо, – кивнула Таня, совершенно забывая, что сидеть на коленях совсем не по-дружески.

– Это было пять лет назад, за год до прошлой Олимпиады, – Громов неосознанно обвил руками талию партнерши, крепче прижимая к себе. – Мы вернулись с чемпионата Европы и начинали готовиться к чемпионату мира. Тренировка закончилась поздно, в одиннадцатом часу. Я отвез Алису, а потом поехал домой.

Таня положила ладони поверх рук Евгения, начиная успокаивающе поглаживать пальцами выступающие на них вены.

– В этот день в подъезде не работал лифт, и я поднимался пешком, – продолжил он, а затем прервался на несколько секунд. Таня выжидающе молчала, понимая, что Громов в красках вспоминал день, который, судя по всему, был далеко не лучшим в его жизни. – На шестнадцатом этаже, – тише произнес он, – четыре мужчины зажали в углу мою соседку, Агнию.

Татьяна зажмурилась, понимая, что дальше произошло, и сжала его запястья пальцами.

– Ты не смог пройти мимо? – предположила она.

Евгений уткнулся носом в её темные волосы, ощущая сладкий, приятный аромат миндаля, и прикрыл глаза.

– Не смог, Таня, – шепотом ответил он на выдохе.

Несколько долгих минут партнеры молчали. Громов не хотел продолжать, а Алексеева боялась спрашивать о том, что случилось дальше. Но спустя ещё пару минут всё же несмело сделала это.

– Сначала я попросил оставить её в покое, но они, как оказалось позднее, по-русски не понимали, – начал Евгений, открывая глаза, и отстранено посмотрел на духовой шкаф. – А если и понимали бы, то вряд ли послушали.

– Ты полез в драку?

– Да, – кивнул Громов, вспоминая, как полетела в сторону спортивная сумка с коньками, как он развернул к себе одного из мужчин, и как остальные трое тут же накинулись на него. – Я оттолкнул одного на лестницу, но тот схватил меня за руку, и мы покатились вниз вместе. Я помню сильный удар головой об одну из ступеней, а дальше – пустота.

Евгений замолчал. Молчала и Таня. Он понимал, что партнерша принимала всё, что он рассказывал, очень близко к сердцу, пропуская через себя. Иначе она не умела.

– Плюша? – улыбнулся Громов, зная, что это слово непременно вернет её в чувства. – Ты тут?

– Тут, – хрипло ответила Таня, всё ещё сжимая ладонями руки партнера. – Что было потом?

– Четыре дня без сознания и борьба, – вздохнул Евгений. – Борьба врачей за мою жизнь и борьба Арсения за то, чтобы меня не посадили.

– Так… – тихо произнесла Татьяна и приложила ладонь ко лбу, пытаясь прийти в себя после услышанного. Она понимала, что разговор затевался, чтобы прояснить ситуацию с тюрьмой, но всё это померкло на фоне переживаний за жизнь Громова. – Что с тобой было?

Евгений тепло улыбнулся, проведя носом по плечу Тани. Он был уверен, что из двух вопросов – о нём и о тюрьме, она первым делом решит узнать именно о нем.

– Ушиб головного мозга и… Оскольчатый перелом двух поясничных позвонков, – ответил Евгений. И пока Таня пребывала в шоке от услышанного, он внезапно усмехнулся.

– Что здесь смешного?

– Да нет, вспомнил, что меня ещё и ножом пырнули, – ответил Громов, замечая, как и без того ошеломленные глаза партнерши округляются ещё больше. – Всё в порядке, Таня! Это явно были дилетанты, они не задели никаких важных органов.

– Шрамы на пояснице, – вспомнила она, – от этого? Я увидела их… Когда ты спал.

– Ты разглядывала меня спящего? – улыбнулся Громов. – Это не очень по-дружески.

– Женя! – недовольно вздохнула Таня, понимая, что сейчас не время для подобных фраз.

– От этого, – кивнул Евгений. – Моим врачом был человек, который спустя пять лет принял в реанимации Алису после аварии. Удивительно, правда?

Татьяна промолчала, наклоняя голову и смотря на руки Жени. Красивые, теплые руки, полные силы. Алексеевой было страшно представить эти руки холодными, а их обладателя – обездвиженным и лежащим на лестничной клетке. Громов казался Тане человеком, который никогда не мог быть побежденным. И, судя по тому, что восстановился после полученных травм, именно таким он и является.

– Как ты вернулся после такого? – покачала головой Таня, не веря, что партнер ещё и потрясающе катается после пережитого. Поясница – слабое место всех фигуристов, даже тех, которым посчастливилось не попасть в ситуацию, в которой оказался Евгений.

– О чемпионате мира, разумеется, пришлось забыть, – ответил Громов, – всю весну я заново учился ходить. Чувствительность в левой ноге ещё долгое время была хуже, чем в правой. В период летнего межсезонья я встал на коньки. Первые несколько дней просто катался вперед-назад. Помню, что первый прыжок я не смог приземлить и упал…

Евгений снова усмехнулся, в который раз поражая этим Таню, не видевшую в подобном ни капли смешного.

– Нужно было видеть лица Ольги Андреевны и Алисы, – улыбаясь, вспоминал Громов, – а я лежал на льду и смеялся. Не было в тот момент ничего роднее и приятнее этого холода, обжигающего спину.