но в бою случается всякое. По моему щиту дважды быстро бьют топором, и я отвлекаюсь, уколом влево попадаю в глаз хозяину этого оружия, обладателю курчавой черной растительности на лице, который замахнулся в очередной раз, и снова закрываюсь щитом и отсекаю руку, покрытую черными густыми волосами, с бронзовым плоским кинжалом, которым пытались достать моего соседа справа. Удар-удар-укол. Кто-то сильно лупит меня по шлему топором, который соскальзывает, и рукоять бьется о верхний край щита. Малость опускаю его, вижу перед собой крепыша с расширенными от ужаса глазами и раззявленным ртом с желтыми острыми зубами, как у собаки, коротко колю его, попав в мясистые ноздри толстого горбатого носа. Наконечник сабли углубляется на несколько сантиметров, и, когда выдергиваю его, следом выплескивается темная кровь. Опять закрываюсь щитом и колю его соседа слева в короткую смуглую шею. Раненый сразу приседает, давая мне возможность замахнуться и разломить над правым виском простенький бронзовый шлем-черепник стоявшего за ним, а потом полоснуть влево по косой, попав приближавшемуся ко мне по левой ключице и разрезав ее. Зарычав от боли, он попытался закрыться щитом от меня — и пропустил укол от моего соседа слева. Это был не тот воин, что стоял рядом со мной в начале сражения. Наверное, из второй или даже третьей шеренги.

Давление врага ослабело, образовался узкий просвет между противоборствующими сторонами. Теперь против меня были бездоспешные, если не считать их кожаные куртки, и я не рубил, а резал. Направление выпрямленной руки от локтя до кисти составляло с направлением сабли почти прямой угол и при круговом движении лезвие глубоко разрезало кожу и человеческое тело под ней, нанося жуткие раны. Поскольку сабля длиннее кинжалов, доставал врагов до того, как они получали шанс ответить. Я успевал помочь соседу справа, расчистить пространство перед собой, поспособствовать соседу слева и, чтобы дотянуться до врага, продвинуться вперед, увлекая подчиненных за собой.

В какой-то момент сплошной монолит врагов начал распадаться, появились просветы, которые быстро расширялись. Судя по крикам впереди слева и справа, наши отряды ударили врагу во фланги — и ашшурцы дрогнули и побежали. Я успел срубить еще одного, который уже разворачивался, и остановился передохнуть. Правое плечо ныло то ли от усталости, то ли кто-то долбанул по нему, и я в горячке боя не заметил. Пальцы, сжимавшие оплетенную кожаным шнуром рукоять, липли к ней. Они были в крови, к счастью, не моей. Красные брызги появились и на прозрачном забрале, которое я поднял, вдохнув свежий воздух, показавшийся прохладным. Он был перенасыщен запахом свежей крови. Сегодня земля напьется ею, наполнится полезными микроэлементами, получив назад отданное ранее.

59

Послы из города Ашшур, столицы царства, прибыли в нашу армию, когда она была в одном переходе. Это была делегация из девяти знатных граждан. Все пожилые, волосы с сединой. Одеты прямо таки неприлично скромно, почти как нищие. Их шакканакку Ишмедаган и его старший сын и наследник Ашшурдугуль погибли во время сражения. Трупы нашли среди тех, кого положил мой отряд. Опознали по бронзовым доспехам с золотыми украшениями. Может быть, кого-то из них или даже обоих упокоил я. Переговоры длились часа три. Вышло посольство с понурыми головами, будто направлялись на плаху.

На следующий день вавилонская армия подошла к городу Ашшур и встала лагерем возле него. Утром к шатру Хаммурапи привели толпу женщин и детей — жен, наложниц и потомство Ишмедагана и Ашшурдугуля. Всех особ женского пола тут же продали в рабство. Затем новый правитель Ашшура въехал в город на колеснице через главные ворота. За ним вели шестерых малолетних сыновей его предшественников. По рассказам очевидцев (я остался в лагере), возле зиккурата были принесены жертвы богу Мардуку: сперва мальчики, а потом бараны. Те же самые девять знатных горожан поклялись от имени всего Ашшура служить верой и правдой Вавилону.

Следующую неделю в наш лагерь доставляли контрибуцию. Из города выгребли всё мало-мальски ценное и поделили между воинами. Хаммурапи взял только золото, драгоценные камни и слоновую кость. Мне достались две манны серебра и восемь манн бронзы, которую я обменял в соседнем отряде на олово. Это не считая трофеи, снятые с врагов, убитых нами на поле боя.

На третий день прибыл Агбахамму, шакканакку Андарига, вассала Ашшура. Это был полноватый мужчина лет сорока с добродушным, но хитроватым лицом. В полководцы явно не годился. Он заверил Хаммурапи, что был вынужден послать небольшой отряд в армию Ишмедагана, но приказал своим воинам сбежать с поля боя при первой возможности, что они и проделали. Погиб всего один, и тот от руки ашшурца. Агбахамму выразил искреннейшее желание служить Хаммурапи, величайшему владыке Месопотамии, а не никчемному Ишмедагану, самоуверенность которого равнялась только его тупости, иначе бы давно признал верховенство Вавилона. Не думаю, что ему поверили, но, видимо, как и я, сочли слишком ничтожным, чтобы принимать всерьез, поэтому был оставлен шакканакку Андарига, но под присмотром чиновников, которые будут заниматься сбором налогов.

В последний день пригнали огромное стадо коров, баранов, коз и привезли кувшины с финиковой бражкой и местным вариантом ячменного эля. Всё это было распределено между отрядами. Во второй половине дня везде задымили костры, на которых запекались туши, а после перед самым заходом солнца начался пир, продолжавшийся до середины ночи.

Вместе с тремя десятками командиров отрядов я оттягивался возле шатра Хаммурапи за наскоро сколоченным из досок столом. Шакканакку Вавилона разместился во главе его на кровати, обложенный подушками. Я сел в самом низу, но был перемещен на самый вверх, на место слева от хозяина. Справа, напротив меня, сидел его главный военный советник — пожилой мужик с двумя шрамами на вытянутом, лошадином лице. Он знал, что я отказался перебраться в Вавилон, поэтому относился ко мне спокойно. По крайней мере, я так считал. В этом перемещении, кроме повышения моего авторитета среди вавилонских командиров, был еще один плюс: в верхней части стола были блюда с салатами и десертами. Запеченное на костре мясо уже сидело у меня в печенках.

— Твой отряд сыграл самую важную роль в сражении, выдержав натиск главных сил ашшурцев, — похвалил меня Хаммурапи, после того, как мы выпили за победу.

Мог бы сделать это дней десять назад. Я бы не зазнался. Видимо, приберег для торжественного случая.

— Говорят, что ты лично убил сотню врагов, — продолжил он.

— Это клевета завистников, — шутливо произнес я.

— Даже если это не так, ты очень серьезный противник, — сделал вывод шакканакку Вавилона.

А вот