Шрифт:
Закладка:
Про второй вопрос. В Средние века действовала презумпция, обратная нашей: презумпция виновности, то есть человек обязан был оправдаться от предъявленного обвинения, а не ждать, пока обвинение будет доказано прокурором. Если тебя обвинили, а ты не оправдался, то ты виновен. Эта формула была закреплена даже в светском законодательстве императором Фридрихом II в 1220 году: «Всякий подозреваемый, не доказавший своей невиновности в течение года, должен быть осужден». По этой причине человек, попавший на первый допрос, должен был быстро-быстро рассказать, что он не еретик, а добрый католик. В зависимости от тяжести обвинения и уровня образования ему устраивался экзамен с вопросами на да/нет по катехизису и Символу. Ему достаточно было показать свое знание христианских текстов и согласие с ними, после чего он мог идти на все стороны. Чем большинство дел инквизиции и заканчивалось, и об этом мы прекрасно знаем – они обожали вести точнейшие протоколы заседаний. А еще снимать с них копии для архивов. Первые бюрократы Европы.
Да, конечно, инквизитор-экзаменатор мог и завалить экзаменуемого. Но есть два «но». Во-первых, допрос велся в присутствии людей, пользующихся уважением в городе, и они могли аккуратно попросить его преподобие быть мягче, если им казалось, что преподобный перегибает палку. Во-вторых, приговор инквизитора, в тексте которого присутствовали вопросы и ответы заключенного, должен получить ратификацию от местного епископа.
А теперь представьте, как епископ читает в приговоре, что некий Жан по прозвищу Простак был спрошен о том, единосущен Сын Отцу или подобосущен. У епископа закономерно глаза лезут на лоб, и он задает отцу инквизитору соответствующие вопросы. И не только задает вопросы, но и пишет в Рим.
Само собой, эти два правила (ратификация от епископа и допрос в присутствии уважаемых в здешних местах людей) не всегда и не везде соблюдались. Но идеальная процедура была именно такой.
Итак, резюмируем. Доследственный сбор информации, возбуждение дела инквизитором, который был и судьей, и обвинителем, допросы подследственного и допросы свидетелей, приговор, ратификация приговора, сдача дела в архив.
Кто входил в состав трибунала? Два инквизитора не моложе сорока лет, со степенью по богословию, местный епископ или его представитель, двенадцать добродетельных местных жителей, известных своей рассудительностью и уважаемых в городе, два нотария, врачи, гонцы и судья-квалификатор, светский юрист, следивший за тем, чтобы приговор соответствовал законодательству данной страны.
Решение трибунал принимал коллегиально, но правом решающего голоса обладал инквизитор.
Итак, декабрь 1430 года. Жанна вот-вот будет передана в руки англичан, а наш герой, Пьер Кошон, готовится удивить мир идеальным процессом. Судить он ее собирается в Руане – этот город был избран временной резиденцией малолетнего короля Англии Генриха VI, который приехал с огромной свитой. Приняв венец святого Эдуарда, он собирался принять и корону святого Людовика.
Жанна д’Арк, заключенная в тюрьму в Руане
1819. The Metropolitan Museum of Art
Английский двор в Руане, и Кошон решает этим воспользоваться на благо своего дела. Как вы помните, для инквизиционного процесса требуется двенадцать уважаемых местных жителей в роли заседателей. Но это для обычного процесса, где обвиняемый и те самые заседатели живут примерно в одной области и знают друг друга хотя бы немного. Кого звать на эту роль сейчас? Крестьян из Домреми? Странновато они будут смотреться среди принцев и прелатов. В Бове, от имени которой Кошон собирался Жанну судить, ее никто особо не знал, она там не жила, а только попала в плен.
И Кошон делает весьма ловкий ход. Он собирает не дюжину, а более сотни заседателей. И все – красавцы, один к одному: легисты, богословы, магистры и лиценциаты права. Он призывает делегацию из Бове, где он епископ, и потому делегация не может его ослушаться. Да и не в одном послушании дело – сам процесс обещает быть интересным, о нем потом можно будет внукам рассказывать. И рассказывать многим из них действительно придется, через двадцать лет, но это уже другая история. Кошон не может обойти приглашением и духовенство приютившего его Руана. Они с радостью соглашаются. И конечно, ученые англичане из королевской свиты и представители университета Парижа просто не могут пропустить такое.
Список огромен. Материалы процесса дают сто тридцать два имени. И тех, кто принимал участие в одном-двух заседаниях, и тех, кто работал в ходе процесса постоянно.
Особого упоминания заслуживают следующие.
Генри Бофорт-Ланкастер, епископ Уинчестера, кардинал Церкви, бывший лорд-канцлер Англии. Иерархически самый старший прелат на этом собрании. Именно он через год коронует Генриха королем Франции. Он за этим и приехал.
Жан Бопер, однокашник и друг Кошона, бывший ректор университета, прошедший с Кошоном и договор в Труа, и собор в Констанце. В 1423 году при нападении разбойников (или арманьяков) потерял правую руку и как священник стал профессионально непригодным. Однако папа сделал для него исключение. На момент процесса он – каноник Руана.
Жан де Шатийон, доктор теологии, друг Кошона.
Тома де Курсель, бывший ректор университета в Париже, доктор теологии, старый товарищ Кошона.
Жилль де Дюрмор, бенедиктинец, аббат Феканского монастыря в Руане, регент факультета теологии в Париже, королевский советник.
Не буду вас утомлять именами других участников процесса, но хочу заметить, что Кошон собрал команду мечты, почти собор: епископы, аббаты, доктора и лиценциаты – очень серьезная коллегия, более чем достаточная для суда.
Сделано это было не только для того, чтобы показать себя, продемонстрировать, сколько людей отзовется на его призыв, но и для того, чтобы связать их всех общим делом. Никто из тех, кто участвовал в процессе, не рискнет потом сказать, что что-то было не так.
Однако дальше все пошло не по плану.
Во-первых, Жанна, выданная на Рождество англичанам, не была передана Кошону, как того требовала процедура. Ее не поместили в церковную тюрьму, не заперли у доминиканцев, как это должно было быть. Ее держали в руанском замке, в башне Пуссель. К слову, в этом замке проживал и английский король, явно давая понять, чья это пленница.
И спорить с королем, точнее с его высокопреосвященством, кардиналом Бофортом, Кошон не рискнул. Да и не мог. Но главное, именно не хотел. Дело в том, что после завершения процесса Кошон рассчитывал претендовать на свободную кафедру архиепископа Руана. И ссориться с Бофортом ему было совсем не нужно. Раз захотели англичане показать, что тут главные они, а не он, – и ладно. Пилюля, конечно, горькая, но можно стерпеть.
Кроме того, вторая пилюля оказалась горше первой. Это была пилюля предварительного следствия. Как я уже говорил, люди трибунала должны были опросить тех, кто знал Жанну с детства, чтобы доказать, что она уже давно была взбалмошной, злонамеренной, горделивой еретичкой.
И такие люди направились в Домреми. После возвращения их показания записали Маншон, Курсель и Буагильом, особо проверенные и дружные с Кошоном члены трибунала из тех ста тридцати. На основании этих показаний были составлены «статьи и мемуары», и уже опираясь на них, Кошон делает резюме, которое предъявляет 19 февраля суду как достаточную причину для возбуждения дела.
Важный момент: в материалах дела нет никаких документов предварительного следствия. Их искали через двадцать лет, начиная реабилитационный процесс. Но не нашли ни протоколов работы следственной комиссии на родине Жанны, ни составленных на их основе «статей и мемуаров», ни записей свидетельских показаний. Ничего.
На реабилитационном процессе Маншон станет лгать, утверждая, что предварительного следствия просто не было, хотя у судей будет протокол обвинительного процесса (того самого предварительного следствия), записанный Маншоном и Курселем и заверенный Буагильомом. Протокол будет, но вот документов, о которых говорит этот протокол, – нет.
Жанна д’Арк в плену, допрошенная Анри де Бофортом
XVIII–XIX века. Rijksmuseum
Смотрите, как интересно выходит: Кошон отправляет людей в Домреми, они там ищут компромат на Жанну, все тщательно конспектируют, передают это Маншону, Курселю и Буагильому, те пишут некие «статьи и мемуары»,
