А теперь второе важное событие, которое произойдет в 1415 году. Речь об Азенкуре, как вы уже все, наверное, догадались. И о последовавшем за ним договоре в Труа. Напомню суть договора. Король Генрих V после своей победы, дарованной, верно, самим Господом, женится на дочери короля Франции Карла VI – Екатерине Валуа – и становится его наследником. После смерти Карла VI Французского королем Англии и Франции становится Генрих V Английский, которому наследует его сын, плод брака английского короля и французской принцессы.

Бургундия решила, что это очень хороший финал для войны, которая к тому моменту шла уже почти сто лет. Началось с противостояния двоюродных братьев, а кончится свадьбой – красота.

Не согласны были Изабелла, дофин Карл и арманьяки. Особенно после того, как юный и полный сил наследник (король Генрих V Английский) умер раньше того, кому должен был наследовать. Да, всего на два месяца, но этого повода им хватило, чтобы продолжить гражданскую войну. Которая, к слову, не особо-то и заканчивалась. В 1419 году по приказу дофина Карла и в его присутствии был убит приехавший на переговоры Жан Бесстрашный, герцог Бургундии.

К 1430 году ситуация выглядела примерно так. Бургиньоны, храня верность договору в Труа, признают королем Франции малолетнего Генриха VI и действуют в тесном сотрудничестве с Джоном Ланкастером, герцогом Бедфордом. Под их властью Нормандия, Бретань, Аквитания и сама Бургундия, Париж и Реймс. Осталось дожать совсем немного.

Карл, дофин французский, сын Изабеллы, мало того что лишен права наследования по договору в Труа, так еще и объявлен своими родителями незаконнорожденным, не сыном своего отца. Еще немного, и малолетний Генрих прибудет в свои французские владения и будет коронован в английском Реймсе.

Университет находит все это законным.

Еще немного – и мир.

И тут появляется Жанна. И война раскручивается с новой силой. И снова все очень неочевидно.

И Кошону поручают ее судить. Невинная дева? Ха! Чьего сына она возвела на трон? Сына короля? Точно? Святая? Бред! Она возвела на трон того, кто убил пришедшего на переговоры Жана Бесстрашного. Посланница Бога? Она возвела на трон племянника того, кто казнил близких друзей Пьера Кошона, лучших парижских богословов. Того, чей дядя поддерживал проклятого авиньонского антипапу.

Полагаю, что примерно с такими мыслями наш герой принимался за ее дело.

Идеальный процесс

Как-то в детстве в одной из книжек для среднего школьного возраста я прочитал, что Кошон, глядя на костер святой Жанны, плакал. Отчего же плакал епископ Бове? Кто-то говорит, что то были слезы о мученице, которую он не сумел спасти, кто-то утверждает, что плакал он от радости, что смог спалить колдунью проклятых арманьяков. Мне же кажется, что если он и плакал, то исключительно от стыда за то позорище, которое должно было быть идеальным процессом.

Но давайте по порядку. Пьер Кошон должен был в ходе инквизиционного процесса осудить Жанну как колдунью. Такова была воля Джона Ланкастера, герцога Бедфорда. Здесь нам важны два момента. Первый связан со словом «инквизиция», второй – со словом «колдунья». Начнем со второго, он проще.

Итак, кто такой колдун? Это человек, добровольно и сознательно вступивший в связь с дьяволом и отрекшийся от Святого крещения. От дьявола он получает сверхъестественную силу, долголетие, удачу, способность видеть будущее (нужное подчеркнуть кровью), а дьявол получает его душу. Все как обычно, ничего нового.

Для суда это означает, что человек сознательно отторг себя от тела Церкви, не подлежит церковному суду, но подлежит передаче в руки светской власти и ее суду. А светская власть за подобные деяния его немедленно приговорит к сожжению и оспорит законность деяний, совершенных им: не под воздействием ли бесовской силы означенный виллан сотворил то или иное?

Если человека признают не колдуном, а еретиком, заблуждающимся относительно истин, которым учит святая мать-Церковь, то такого человека ни в коем случае нельзя лишать церковного милосердия и передавать светским властям. Ему надо рассказать, где он неправ, дать возможность отречься от своих заблуждений и отправить на покаяние разной степени длительности. Можно заставить носить одежду кающегося, можно отправить в паломничество, можно это совместить. Можно конфисковать у него лишнее имущество, чтобы больше думал о спасении души и бренности мира.

А можно, если человек заблудился сильно, посадить его на хлеб и воду в тихом, прохладном, недоступном месте. На год, два, три, до исправления, навсегда. И только если этот человек так и не осознает глубину проявленного к нему милосердия и в ослеплении бесовском опять начнет творить то, в чем уже однажды каялся, его следует отлучить от церковного общения и передать светскому суду, суровому, но несговорчивому.

И что же получается? Если Жанну осуждают как колдунью, то ее тут же сжигают и немедленно оспаривают законность коронации Карла в Реймсе. А если признают еретичкой, то ее ждет всего лишь тюрьма. Что не очень красиво для истории, это раз. И не ставит точку в деле, это два. Из тюрем бегут. Особенно в то время, когда до постройки Алькатраса было еще далеко, а города с известной регулярностью переходили из рук в руки.

А теперь пара слов про инквизицию. Под этим словом у нас принято понимать суд службы святого следствия расследований еретической греховности. Но в то время оно могло значить две вещи. Собственно, сам суд службы святого следствия и суд, идентичный или почти идентичный по процедуре инквизиционному. И вот тут вопрос. Когда англичане говорили Кошону про то, что Жанну должна судить инквизиция, они что именно имели в виду? Инквизиционную процедуру или саму Инквизицию (с большой буквы)? Полагаю, что первое. Так как второй вариант автоматически передавал бы пленницу из рук Кошона в руки трибунала, а этого допускать не хотелось до чрезвычайности.

Но так или иначе процесс должен быть инквизиционным по форме. Что это за форма, я вам постараюсь обрисовать в двух словах. Итак, inquisition означает следствие, главной задачей которого было выяснение факта впадения в ересь или занятий колдовством или отсутствия такового. То есть для инквизитора были важны не столько деяния человека (хотя и они тоже), сколько его намерения, мотивы его поступков.

А теперь пара слов о том, как все происходило. Инквизитор, прибывая на место, произносил проповедь, рассказывая о греховности и той ереси, которая распространена именно здесь, призывая всех к покаянию. Он не только произносил проповедь в главном городе области, но и проезжался по всем окрестностям. Помимо этого, он везде принимал исповедь. Возможно, кто-то решил раскаяться. Или, под видом исповеди, донести. Хотя сначала это было не так уж и нужно, так как в течение первых двух-трех недель объявлялось время милосердия. Еретик, узнавший из проповеди инквизитора о том, что он еретик, мог незамедлительно прийти и раскаяться. И никаких санкций ему за это не было. Так что первое время инквизитор практически не вылезал из исповедальни.

А вот потом начиналось интересное. Время милосердия заканчивалось, инквизитор собирал все, что он услышал в исповедальне (многие ведь под видом исповеди приходили донести на соседа, да и раскаявшиеся еретики тоже должны были назвать тех, кого знали), отбраковывал несущественное и обычные сплетни и приказывал своим людям следить за подозрительными – за теми, на кого больше всего доносов и о ком наговорили что-то серьезное.

Расстроенная молодая женщина заявляет о своей невиновности и молится перед судьей и адвокатом испанской инквизиции

1839. Wellcome Collection

Если инквизитор постоянно находился на одном месте, как было в нашем случае, то он просто сидел и собирал информацию. И если кто-то казался ему слишком подозрительным, то он начинал процесс. Подозрения появлялись, если два человека, не состоящих в сговоре, сообщали на третьего одну и ту же компрометирующую информацию. Но доносчикам требовалось быть осторожными. Оговор считался преступлением.

Как это выглядело? Человека арестовывали, сажали в церковную тюрьму и предлагали подумать над двумя вопросами: есть ли у него враги и за что он мог сюда попасть.

Про врагов. Если человек с кем-то враждовал, говорил об этом на первом допросе и его слова подтверждали