И им всем нужно что-то есть. Регулярно. А консервы еще не изобрели. Так что физически невозможно собрать в некоем месте неприкосновенный запас тушенки и достать, когда наступит час Х. Нет, какой-то солониной и прочим сушено-вяленым запастись было можно, но все равно это продукты, которые пусть и не быстро, но портятся.

Армия снабжается маркитантами и фуражирами. Первые привозят свой товар к войскам, срубая огромные барыши, а вторые объезжают округи и в добровольно-принудительном порядке изымают продовольствие. И крестьянские амбары, поля и огороды стремительно пустеют. А в углу амбара еще и плачет изнасилованная крестьянка. Это уж как водится.

Так что крестьяне, узнав о приближении войска (своего, чужого – тут без особой разницы), прячут то, что можно спрятать, и тащат в лес то, что можно утащить. И сами хоронятся там же до лучших времен. Ведь крестьянину жаль и добрую буренку, которая не дала умереть в голодный год, и честь жены и дочери. И он вовсе не собирается отдавать это все на потеху ни воинам, ни принцу. А мешки с зерном можно прикопать ненадолго в амбаре, бог даст, не загниет.

Можно и в монастыре отсидеться. Можно укрыться за стенами города или замка. Это если армия идет вражеская, от своих так далеко прятаться не стоит. Главное – сидеть тихо и не демонстрировать слишком сытое и довольное лицо. Желательно вообще ничего не демонстрировать. А когда крестьяне сидят в лесах достаточно долго, то появляются разбойники. И сами крестьяне выходят на промысел, и сбежавшие из армии (или ненадолго отлучившиеся) воины начинают чинить всякие непотребства.

Итак, армия идет, разбивая дороги, сжирает все на своем пути, как саранча, и способствует появлению разбойничьих банд. А заодно сеет вокруг себя антисанитарию и, как следствие, болезни. И чем дальше она идет, тем больше тает. И от болезней, и от дезертиров. Это может прозвучать удивительно, но большинство военных потерь в ту эпоху, как и в эпохи более поздние, не связаны с боями: дезертирство и болезни прореживали строй не хуже стрел.

Битва при Азенкуре

Ок. 1475. Wikimedia Commons

По этой причине полководцы старались делать так, чтобы армия шла не слишком далеко и, если возможно, по сытым регионам. И чтобы воины имели мотивацию куда-то идти.

Это рыцарь идти обязан. И неважно, несет ли он службу за свой феод, призван ли охранять замок сеньора или имеет должность при дворе, – он связан клятвой. А вот простой Жан-Батист с алебардой ничем не связан. Его поставили в строй, и он пошел. Так что его нужно мотивировать. И мотивацией был грабеж: дойдем до города, возьмем, ограбим. К слову, в ту пору дезертиров, если они не успевали натворить бед, просто возвращали обратно, отловив по кустам и женским баням. Никто их перед строем не расстреливал.

А еще война – это наемники. Но человек не шел сам к какому-нибудь графу, чтобы тот его нанял, – нет, такого не было. Уже начали формироваться целые отряды наемников, которые могли быть большими, до нескольких тысяч человек. Кто-нибудь нанимал отряд и шел с ним наниматься к полководцу, которому требовались воины. Обученные и относительно дисциплинированные.

Пройдет совсем немного времени, и эти отряды наемников станут обычным явлением. А их командиры будут (на итальянский манер) называться кондотьерами. От слова «кондотта», то есть договор. Договор о найме. А членов этих отрядов станут именовать солдатами. От слова «сольдо», то есть мелкая монета, которой им платили жалованье. И раз уж мы заговорили о словах, то сами отряды наемников (тоже на итальянский манер) будут называться бандами. Банда – это изначально лента, повязанная на рукав, перекинутая через плечо или иным образом закрепленная на солдате. Лента была отличительным знаком, что-то вроде прообраза форменной одежды. А что, гербовые котты или знаки феодальных домов этим парням не полагались по статусу, но как-то же нужно отличать своих.

Чаще всего наемники происходили из отдаленных мест. Их не занимали ни тяготы местного населения, ни перипетии баронских междоусобиц: кто заплатил, за того и воюем, пока он платит. А вели они себя так, что слово «бандит» стало нарицательным.

Позже самыми знаменитыми наемниками станут швейцарские ройслойферы и немецкие ландскнехты, а тогда это были генуэзские арбалетчики.

Итак, что мы видим? Есть сеньор, замышляющий войну. Он собирает армию: призывает герцогов и графов, определяет место и время, куда они должны явиться со своими людьми, назначает главнокомандующего. Во Франции этим обычно занимался коннетабль, но король мог и сам возглавить поход. Герцоги и графы, получив задачу, делают, по сути, то же самое: собирают баронов и ставят задачу уже перед ними. Также король нанимает, если есть силы и возможности, отряды наемников. Нанимает, растрачивая казну и влезая в долги.

А потом время начинает идти очень быстро. Дело в том, что вассал был обязан служить своему сеньору мечом лишь сорок дней в году, а все, что сверху, необходимо оплачивать. Так что каждый день войны стоил очень и очень недешево.

Армия собирается в условленном месте и встает лагерем. Но не по принципу «здесь у нас кавалерия, а вот здесь пехота и стрелки», а по территориальному: у леса расположились бургундцы, долину заняли рыцари Артуа, а вон там, у речки, – люди короля. Общее руководство осуществляет объявленный глава кампании, но реальное руководство отрядами остается за сеньорами, которые эти отряды привели. А у тех сеньоров, которые сами герцоги и графы, могут быть весьма своеобразные личные отношения с главнокомандующим. Вплоть до полной непереносимости друг друга. Так что с дисциплиной и принципом единоначалия у средневековой армии были проблемы.

А потом – поход, битва, осада, взятие крепостей и городов. И передышка. У сеньора могут закончиться деньги, у феодалов могут найтись дела дома (как мы помним, служить они обязаны лишь сорок дней). И начинались переговоры с противником. Объявлялось перемирие, а затем – все с новой силой, если те силы были. Или могла случиться и какая-то общая беда, которая откладывала продолжение военных действий.

Битва при Патае

Ок. 1470. Enluminure ornant La Cronicque du temps de tres chrestien roy Charles, septisme de ce nom, roy de France par Jean Chartier, Paris, Bibliothèque nationale de France, Ms. Français 2691, folio 28 recto / Wikimedia Commons

К примеру, после битвы при Креси война Эдуарда против Франции затихла на несколько лет из-за эпидемии чумы, которая ордами крыс прошла по всей Европе. Тут уже не до войны.

Так что война в ту эпоху – не постоянный конфликт, когда экономика встает на военные рельсы, а серия кампаний, которые идут одна за другой. Провел король кампанию, завоевал что-то, договорился о перемирии, стороны подкопили силы и начали второй раунд через год-другой. Крестьяне выползли из лесов, восстановили деревни, по дорогам вновь поехали купцы, и все пошло по-старому. Пока над полями вновь не развернутся боевые знамена.

При этом, что занятно, из-за отсутствия идеи национального государства как таковой крестьянам и горожанам было безразлично, кто там над ними сеньор и в каком государстве они имеют счастье проживать, лишь бы эти люди на лошадях поля не вытаптывали и торговлю не рушили.

Вот вам пример. В 1324 году в ходе короткого противостояния между Англией и Францией Карл Валуа – отец Филиппа VI – осадил Ла-Реоль в Гаскони, обороной которого командовал Эдмунд Вудсток, граф Кент, брат Эдуарда II Английского и дядя Эдуарда III, тот самый, который будет казнен Мортимером в 1330-м.

Итак, французы осадили Ла-Реоль, англичане устраивали против них вылазки, парни развлекались. К тому же французы привезли с собой чудо чудное – первую в Европе пушку – и игрались с новой забавой. Молодой граф Кент сначала решил получить свою долю славы и оборонять город до последнего бойца. Но у городского магистрата, ремесленников и купцов были совершенно другие взгляды на происходящее: подходило время сбора винограда, который требовался для экспортного вина, а король Англии не стремился отправлять войска на помощь осажденным. Да и местные сеньоры тоже со скепсисом смотрели на желание юного графа Кента лечь костьми на руинах горящего Ла-Реоля. Они, конечно, любили войну,