* * *

Я трогаю княжну за плечо. Она дышит прерывисто, на бледном лице лежат глубокие тени. Открывает глаза.

– Ты пришёл, – беззвучно шепчет, одними губами. Или снишься?

– Нет, не снюсь. Погляди.

Сажусь рядом, опираясь спиной на колонну. Достаю из внутреннего кармана сосуд, похожий на бутыль из синеватого стекла. Вытаскиваю пробку и тихонько стучу ногтем по стенке. Наружу выпархивает бабочка с прозрачными крыльями. Даже в свете хмурого дня, что льётся через провалы окон, они мерцают серебром.

– Звёздная плясунья, – выдыхает княжна.

Боль в её глазах на миг сменяется восторгом.

– Это и есть… волшебство?

– Наверное, госпожа. Я не знаю.

– Не госпожа… Вилена.

Вот как. Не Заряна и не Плясунья. Тайное имя, которое ведают только родные.

– Вилена, – повторяю эхом.

Она замёрзла так, что больше не дрожит. Усаживаю к себе на колени и качаю, как ребёнка. Молчу о том, что просить о сокровенном здесь некого. Башня пуста, не считая этих странных, непостижимых созданий.

Однако если бы сумел, загадал бы её желание – чтобы маленький княжич избавился от скверны и Вилета не ухнула в междоусобные распри. Чтобы княжна моя встала на ноги и пошла танцевать, прыгать через костёр на изломе весны…

Почти провалившись в дрёму, я открываю глаза. Там, где недавно порхала плясунья, загорается ещё одна, и ещё… Сотни насекомых мелькают в стылом воздухе, накрывая нас с Виленой серебристым куполом.

Второе чудо в моей жизни, не считая встреченного на пути. Оно и понятно.

Если в мире есть проклятия, то должны быть чудеса.

Даша Берег

Бубочка и бабочка

С самого раннего детства я знал, что попаду на Исход. Мама, папа и даже покойная бабушка – все старшие родственники, которых я знал, родились на ПиТи, но нам с родителями предстояло покинуть ее и совершить настоящее путешествие.

От одной только мысли об этом у меня захватывало дух и хотелось поскорее вырасти, но теперь, в тринадцать, я только ходил за мамой и канючил, как маленький:

– Почему не ты? Почему не папа? Почему не Дюк хотя бы?

– Дюк же собака. Собак не берут на Исход, – отвечала мама. Она плавно, как в танце, ходила по дому, брала вещи с разных шкафов, раскладывала их по маленьким чемоданчикам, хмурилась, меняла на другие.

Перелет на Исходе не подразумевал серьезного багажа, но наш был совсем уж кукольным. Наверное, по билетам второго класса разрешалось взять больше, но после появления Бубы второй класс нам стал не по карману.

– Почему она? – ныл я.

– Алекс, потому что Буба – твоя сестра, а вы – наши дети, – терпеливо объясняла мама, – вам нужно лететь сейчас, а мы с папой полетим следующим Исходом.

На самом деле Буба была приемной, а лететь мы должны были всей семьей. А главное – на четыре года позже, вот в чем дело. Я же мечтал, как отмечу восемнадцатилетие на новой ПиТи почти сразу по прибытию. А теперь прилечу туда тринадцатилеткой.

ПиТи – это аббревиатура от латинского слова Рro Тempore – временный. Люди научились создавать искусственную атмосферу на пригодных для жизни планетах, но срок годности у таких объектов был ограничен. Программа заселения, жизнедеятельности и эвакуации каждой ПиТи продумывалась до мелочей, и когда подходило время, поселенцев отправляли к новому дому на огромных космических лайнерах – Исходах. Их было несколько: сначала Первый, куда могли попасть люди с рейтингом пользы не менее 85 %, через пять-шесть лет – Второй, и так далее.

Рейтинг пользы – ключевой показатель любого жителя ПиТи. От него зависела профориентация, уровень жизни, возможность попасть в Первый Исход. Не то, чтобы следующие Исходы были хуже, но ближе к концу любая ПиТи становилась нестабильной. На Исход в семьях заводился отдельный счет. Устройство каждой ПиТи было настолько продуманным, что даже у людей с низким рейтингом к отбытию успевала накопиться необходимая сумма – пусть не на Первый Исход и не первым классом, но на тот, на который они могли рассчитывать.

Наша семья была образцовой, но с появлением Бубы ее рейтинг рухнул, и теперь мы с трудом дотягивали до Второго Исхода. У Бубы была какая-то генетическая аномалия – она странно выглядела, глупо улыбалась, а по уму едва ли была сообразительнее пятилетки. Такие люди не несли пользы и попросту не должны были рождаться на ПиТи. Генетические болезни выявлялись еще на стадии беременности, а дальше все решалось просто. Родители, конечно, могли не согласиться, но тогда приходилось мириться с понижением рейтинга всей семьи.

Настоящая мать Бубы была из тех, кто не согласился. Но когда Бубе – тогда ее еще звали по-другому – было пять лет, та умерла, а Бубу удочерили мои родители. Это все мама самая добрая, самая светлая. Даже в ущерб себе.

«Что с ней будет, если не мы?», – шептала мама, когда я удивился внешнему виду сестрички, – «Мы должны ей помочь».

После появления Бубы родителей понизили в должностях, а мы все переехали в другой дом. Мне тогда было четыре. Я хорошо помню ощущение от переезда: долго и муторно.

Муторно – вот с чем всегда ассоциировалась у меня Буба.

И вот мы с муторной Бубой должны были лететь вдвоем на самом необычном Исходе. Первый покинул ПиТи только два года назад, Второй должен был лететь через четыре. Какой же это – Первый с хвостиком или Второй с минусом? Мэрия снизила рейтинг пользы для входа, но у многих претендентов все равно не набиралась нужная сумма на исходовском счете. Понятно, что было что-то не так – то ли с системой Исходов, то ли с самой ПиТи. Но я сначала особо не переживал – улетим, и ладно.

Папа сказал, что билеты у нас будут самые простые, с маленькими номерами, но потом весело добавил, что зато еда и пирожные – наравне со всеми. И подмигнул Бубе, а та захлопала в ладоши. Буба обожала пожрать, и с годами приобретала форму прямоугольной коробки, в которой мама хранила всякие нитки. Поэтому мы и звали ее Бубой – Бубочка было созвучно с булочкой.

О том, что Исход случится раньше, объявили всего за месяц. Люди на ПиТи сразу будто сдурели. Хорошо, что еще до всей этой кутерьмы папа зачем-то продал наш электромобиль. Так, наверное, и удалось наскрести нужную сумму на билеты. Молодец,