– На душе непонятная тревога, дорогая, – неопределённо ответил Сафронов. – Дела идут из рук вон плохо, а это тревожит меня, напрягает и нервирует.

– Успокойся, такое бывает, – попробовала успокоить его жена. – Дела купеческие всегда движутся с переменным успехом, то густо, то пусто. И это тебе известно не хуже меня, Ваня.

– Да, это так, дорогая, – согласился Сафронов. – Но сейчас случай особый. Я, кажется, заключил совсем невыгодный договор, который может пагубно сказаться на моём финансовом благосостоянии.

– Тебя заманили в какую-то грязную ловушку, Ваня? – забеспокоилась Марина Карповна.

– Пока я ещё не разобрался, так ли это, – поморщился Сафронов. – Но душу терзает непонятная тревога.

– А я каждый день в тревоге живу, – неожиданно призналась супруга. – Война вон не заканчивается… Выйдешь на улицу, а воздух вокруг горем и страданиями весь пропитан.

– И торговля вся стоит на месте, – вздохнув, поддакнул Сафронов. – Сейчас жируют те, кто к воинским поставкам допуск имеет, а мы, сиволапые… Народ нищает, и мы вместе с ним.

Он снова продолжил ходить по кабинету, погружённый в свои мысли.

– Я, пожалуй, съезжу к кое-кому из купцов, – подошёл Сафронов к расположившейся в кресле жене. – Попытаюсь выяснить, я один или ещё кто-то оказался в такой же ситуации.

– Что ж, поезжай, – согласилась супруга. – Ещё в церковь зайди и свечку Пресвятой Богородице поставь, Ваня. Не знаю, насколько это правда, но люди говорят, что она помогает в трудную минуту честным и добросовестным людям.

* * *

Макар Куприянов подъехал к поджидавшему его Силантию и остановил лошадь.

– Глазам своим не верю? – усмехнулся тот. – Надо же, ко времени подъехал, Макарка!

– Подъехал, как договаривались, – с пасмурным видом огрызнулся Куприянов и выжидательно глянул на Силантия: – Ну, так чего пялишься? Нам ехать пора.

– Обожди и послушай меня, торопыга, – ответил Силантий. – Сегодня я с тобой в деревню не еду, а ты… Ты вот что, привези-ка сюда моих родителей? Я здесь избу присмотрел, да и купил её, особо не раздумывая.

– Ушам своим не верю, – оживился Куприянов, услышав радостную для себя весть. – Мало того, что всю деревню своим сатанинским обличьем запужал, теперь горожан пужать мыслишь?

– А куда деваться, – ответил не раздумывая Силантий. – Меня теперь только могила украсит. Правда, есть одна надежда, но… Давай не будем трепаться об этом. Так ты моих родителей привезёшь или нет?

– Заплатишь, привезу, – ухмыльнулся Куприянов. – Не заплатишь, сам как-нибудь справляйся.

– В счёт уплаты за переезд заберёшь родительскую избу, – пообещал Силантий. – А вот всю живность перевезёшь сюда, вместе с родителями.

– Нет-нет, так не пойдёт, – замотал головой Куприянов. – Изба ваша исправная, спору нет. А вот родители, гм-м-м… Что-то я сумлеваюсь, что они отдать её мне согласятся и тем более захотят переехать.

– Как есть, дело говоришь, – задумался Силантий. – Убеждать стариков, видать, мне самому придётся.

– Вот-вот, и я о том, – кивнул Куприянов. – Старики уже родители твои незабвенные. Всю жизнь в деревне прожили. И родители их, и прародители… Та земля для них родная, к ней они костями приросли. Да и жить им в деревне привычнее, и город для них пуще неволи покажется.

– Ладно, поезжай, не буду задерживать, – вздохнул Силантий. – Ты когда ещё в город приедешь?

– Теперь послезавтра, – ответил Куприянов.

– Ну хорошо, вот послезавтра я с тобой и поеду в деревню, – что-то прикинув в уме, согласился Силантий. – А покуда подумаю, как родителей убедить в необходимости переезда.

– А избу? – осторожно поинтересовался Куприянов. – Если родителей на переезд убедишь, избу мне продашь?

– Об этом позже поговорим, – отмахнулся Силантий. – А сейчас… Сейчас поезжай, Макарка. Не капай мне на мозги и не порти настроение своим гнусным присутствием.

* * *

Рано утром к воротам дома иерея Георгия подкатила коляска. Консисторский дьяк Василий вошёл во двор и столкнулся с хозяином.

– У тебя вид побитой собаки, батюшка? – сказал он, рассматривая полное скорби лицо иерея. – Что случилось? Не захворал ли?

– Девушки исчезли, обе.

– То есть как это исчезли? – удивился дьяк.

– Не знаю как, – сказал иерей, уводя глаза в сторону. – Около получаса назад я заехал за ними, чтобы отвезти в консисторию, но дверь оказалась не запертой, а девушек нет.

– Вот и всё, – раскрасневшись от досады, прошептал дьяк. – Нет свидетелей, и нечестивец Андрон может выкрутиться.

Иерей Георгий посмотрел на часы.

– Их можно понять, – вымолвил он уныло. – Девушки запуганы и решили просто сбежать. Я даже знаю, где они сейчас могут находиться.

– В молельном доме, в Зубчаниновке, где же ещё, – хмыкнул дьяк. – Но сейчас нам не вытащить их оттуда. А до начала заседания комиссии остаётся совсем немного времени.

– Тогда что нам делать? – занервничал иерей.

– Остаётся только бороться за правоту и своим красноречием убедить архиерея, что нечестивец Андрон должен быть предан мирскому суду и отправлен на каторгу, – вздохнул дьяк.

– Ты думаешь, у нас это получится? – заглянул с надеждой ему в глаза иерей.

– Не уверен, но буду уповать на помощь Господа, – разведя руки, ответил дьяк. – А больше ничего не остаётся.

– Тогда поехали? – взглянув на часы, сказал иерей. – Негоже нам опаздывать на заседание.

– Поехали, – согласился, вздыхая, дьяк. – Если отсутствие свидетельниц мы ещё сможем как-то объяснить архиерею и членам комиссии, то своё опоздание едва ли…

15

Заседание комиссии было решено провести в величественном здании духовной консистории, расположившемся на пересечении улиц Александровской и Соборной.

Шестеро членов комиссии заняли свои места за накрытым зелёным сукном столом. Позади, за их спинами, придавая особую торжественность обстановке, висел на стене портрет царя. Как только дьяк Василий, назначенный председателем, занял место за столом, перед ним положили Евангелие и большой золотой крест.

Перед началом заседания провели короткий молебен, после чего, по знаку дьяка, конвойные ввели в зал Андрона. Переступив порог, он отвесил троекратные поклоны сначала на середину, председателю комиссии, затем направо и налево, его товарищам.

Как только он уселся на приготовленное место, дьяк обратился к нему строгим голосом:

– Понимаешь ли ты, почему сегодня находишься здесь, на заседании комиссии, грешник?

Задав вопрос, он посмотрел на членов комиссии. Заручившись их одобрением, дьяк продолжил допрос:

– Тебе понятен смысл высказанных мною слов?

– Понятен, но не совсем, – пожимая плечами, ответил старец. – Хочется услышать перечень предъявляемых мне обвинений.

– Что ж, Христа ради, – кивнул дьяк. – Мы тебя обвиняем в неоднократных оскорблениях святой веры, за сектантство и богохульства, которые распространял ты во время бесовских оргий, называемых вами радениями. Но цель наша не карать тебя, безбожник грешный, а освободить тебя от кары заслуженной, если ты чистосердечно раскаешься в грехах своих. Итак, отвечай, признаёшь ли ты вину свою