– Все ваши обвинения безосновательны, и я не признаю их, – покачал головой Андрон. – А люди сами к нам на радения приходят, силком не тащим. Знать, те, кто приходит, душой к нам тянутся, а мы никого не неволим.

– Молчи, аспид! – воскликнул дьяк раздражённо. – Ведаешь ли ты, что сектантство отвергаемо церковью и преследуемо мирскими властями? Понимаешь ты это, мужлан неотесанный?

– Ты это не мне, а прихожанам своим рассказывай, поп, – огрызнулся Андрон. – Может быть, тогда они перестанут бегать после служб церковных к нам на радения?

– Этот ответ не достоин уст «Христа», – усмехнулся дьяк. – Именно так ты себя выставляешь, грешник?

Он посмотрел на сидевшего в стороне за столиком секретаря:

– Брат Никодим, ты записывай всё, что лает эта сектантская собака.

– Против тебя девять обвинительных пунктов, безбожник, – переведя взгляд на Андрона, продолжил дьяк. – Ты привлекаешься к суду как совратитель православных в свою кощунственную секту. Твои проповеди ужасны по своему существу, а свальные грехи… Это святотатственные надругательства над православием, проповедующим мир, любовь и нерушимость семейных отношений!

– Твой язык будто помело, поп, – усмехнулся старец. – Метёт сам по себе, не подчиняясь башке твоей безмозглой. Ты вот открой Библию или другую какую книгу и почитай их повнимательнее. Как откроется тебе истина и просветлеют мозги, ты не будешь языком молоть чушь несусветную.

– Э-э-эй, полегче, пустобрёх! – меняясь в лице, повысил голос дьяк. – Мы тут не учиться у тебя собрались, а судить исторгаемую тобой ересь.

– Не хотите слушать меня, так не слушайте, – парировал Андрон. – И вопросы свои в себе придержи или сам отвечай на них.

– А ты не лезь с бутылку, еретик! – высказался в сердцах дьяк. – Горлышко узкое, не пролезешь.

– Тогда заканчивайте своё судилище, – огрызнулся Андрон. – Всё одно всем известно, чего меня ждёт.

– Учти, ты сам сознательно выбираешь сейчас свой путь нелёгкий, хлыст, – вздохнул, разводя руки, дьяк. – Не раскаешься, отправишься обратно в острог суда дожидаться мирского. А раскаешься, выйдешь отсюда человеком свободным.

– Не указ ты мне, поп окаянный, – хмыкнул Андрон. – Как мне на роду написано, эдак и будет.

Раскрасневшись от негодования и непревзойдённой наглости загнанного в угол хлыста, дьяк с трудом проглотил подкативший к горлу ком и хриплым, надтреснутым голосом продолжил обвинительную речь:

– Своими сектантскими проповедями ты возбуждаешь народ православный к неуважению Бога и мирских властей.

– Веру свою я считаю единой и правильной, – продолжал гнуть свою линию Андрон. – Я именно эдакой Божью справедливость вижу. И народ православный я не подталкиваю к неуважению Бога. Я всех науськиваю на проповедях своих не отворачиваться от устоев церковных. Мы, люди божьи, всемерно печёмся о Небесном, а не о земном царстве. Властям мы повинуемся справно, в делах веры праведники и повинуемся Богу единому. И несправедливые гонения мы терпим и не ропщем. А вам, попам, всё неймётся. Проповеди людям доходчивее читайте, чтоб они в церковь, а не к нам на корабль шли.

– Вижу, что раскаяния от тебя не добиться, грешник, – качая головой, сделал вывод дьяк. – Я теперь уже без всяческих сомнений обвиняю тебя в стремлении ниспровергнуть церковь православную, в хуле зловредной устоев Божьих, в совершении треб сектантских и во многих других нарушениях законов как божьих, так и мирских.

– Ты будто бы не слыхал моих слов, поп бестолковый, – улыбнулся Андрон. – Я же не раз уже говорил, что люди божьи церковь не отрицают, веря по обещанию Христову, что дух Божий живёт во всех верующих. И каждый волен толковать Писание, как Бог ему внушит.

– Так ты продолжаешь упорствовать в своём греховном убеждении? – едва сдерживаясь от клокочущего внутри гнева, поинтересовался дьяк. – В последний раз говорю тебе: одумайся и покаянием загладь свои грехи. Откажись от сектантства, и я буду хлопотать за тебя перед преосвященным.

– Я уже сказал своё слово, – нахмурился Андрон, отвечая. – А прав я или нет, не тебе, а Богу судить там, высоко-высоко на небе.

– Оставь ты Бога в покое, нехристь! – возмутился дьяк. – Ты много тут рассуждаешь о Боге, а сам Сатане служишь! – Он сделал рукой знак конвойным уводить арестанта: – Прочь его уводите, с глаз наших долой! Своё мнение мы на мирском суде выскажем, а пока…

Дверь неожиданно открылась, и в помещение вошёл сам архиерей. Все присутствующие в зале люди тут же встали и повернулись в его сторону.

– Отпустите его на все четыре стороны, – указал он рукой на Андрона. – Пусть уходит, он свободен.

Указание архиерея обрушилось на всех, как всесокрушающая лавина, особенно на дьяка Василия.

– К-как же т-так? – пролепетал он, бледнея. – Да он же…

– Это не моё повеленье, – хмуря озабоченно лоб, сказал архирей. – Повеленье хлыста отпустить самого обер-прокурора Синода и Святейшего Правительствующего.

Он взглянул на онемевшего от неожиданности Андрона.

– Поди прочь, нечестивец, – сказал архиерей, презрительно морщась. – И чтоб духу твоего здесь сиюминутно не было, поганец. Только не считай, что тебе так легко удалось отделаться. Когда-никогда, но ответ держать всё одно придётся…

* * *

Пока Савва Ржанухин чинил во дворе телегу, Силантий курил самокрутку и лениво наблюдал за работой Ржанухина.

Савва сделал неловкое движение и выронил молоток, который упал ему на ногу.

– Надо же, прямо по пальцу угораздило, – буркнул он раздражённо и глянул на Силантия: – Всё из-за тебя, обгорелец убогий.

– А я-то здесь при чём? – удивился Силантий.

– При чём, при чём, да при всём, – в сердцах высказался Ржанухин. – Сидишь вон, пялишься на меня своими зенками лубочными. У меня аж мурашки по спине да всё из рук валится.

– Да не глазливый я, Савва! – рассмеялся Силантий. – И за руку тебя не дёргал. Может быть, что-то другое во мне смущает тебя?

– Да, смущает, – насупился Ржанухин. – Весь вид твой окаянный муторно действует на меня. Ты вот в бинтах своих на чертяку похож, а ежели снять их с тебя?

– Нет, лучше не надо, – усмехнулся Силантий. – Если ты увидишь, каков я есть без бинтов и одежды, сразу снесут тебя на погост, Савва, и похоронят.

– То-то тебя все сёстры наши христоверские пужаются, – покосился на него Ржанухин. – Ты вот только два дня у нас, а они ни ногой сюда.

– Ничего, привыкнут, – бросая окурок и наступая на него подошвой сапога, сказал пренебрежительно Силантий. – Когда я с войны в деревню свою вернулся, там эдак же было. Многие бабы и девки, увидев меня, в обморок падали или бежали без оглядки, задрав подлы. А мужики… Так те только крестились, но сбегали от меня вровень с бабами.

– Скажи, а ты надолго к нам прилип? – позабыв об ушибленном пальце, поинтересовался Ржанухин.

– А куда мне