Моздок Шуанет отмечала, что жизнь ее в Калуге особо не отличается от жизни в Дагестане[487]. Она подчеркивала, что счастлива с Шамилем, но просила почаще ей писать, не скрывая, что письма доставляют ей удовольствие[488]. Конечно же, письма от родных скрашивали будни женщин.

М. Н. Чичагова в своей работе не оставила без внимания трудности повседневной жизни знатных пленниц на чужбине. По сведениям автора, женщины жаловались, что не переносят калужский климат, постоянно болеют, скучают, сидя дома[489]. Женщины особо подчеркивали свое затворничество, так как могли гулять только вечерами во дворе или в саду, которые были обнесены высоким забором, редко катались по городу в коляске[490]. Автор также писала, что женщины не любили выезжать зимой, так как не переносили калужских морозов[491].

Конечно, для людей, привыкших к сухому горному климату Дагестана, было очень сложно адаптироваться к природным условиям Калуги. Экстремальными для них были холодные зимы и сырость, которые приводили к чахотке. Особенно тяжело, в силу своей физиологии, приходилось женщинам. Каждая зима была для них тяжким испытанием, которая в любой момент могла закончиться летальным исходом.

Так, сырой калужский климат оказался губительным для невестки Шамиля Каримат. Видя ее тяжелое состояние, личный врач Шамиля доктор В. Е. Кричевский настоятельно рекомендовал срочно отправить ее на Кавказ. Шамиль был вынужден обратиться с такой просьбой к военному министру Д. Милютину.

В то же время, опасаясь, что Каримат может не вернуться обратно в Калугу, Шамиль настаивал, чтобы местом ее лечения был избран Тифлис. В силу различных обстоятельств решение вопроса затянулось. Здоровье Каримат ухудшалось с каждым днем. Она умерла в 1862 году в Калуге от усугубившейся чахотки. По сведениям М. Н. Чичаговой, ее тело за счет казны отправили в Бакинскую губернию, в г. Нуху, где на тот момент проживал ее отец Даниял-бек[492].

Безусловно, для здоровья женщины, как физического, так и психического, не могли пройти бесследно все эти переживания, которые она испытывала в семье имама Шамиля. Она сломалась под ударом обвинений, которые ей приходилось выслушивать в семье мужа. Предательство отца по отношению к имаму Шамилю не только тенью легло на нее, но и сказалось на семейных взаимоотношениях. Усугубила ситуацию и личная драма – ее нелюбовь к мужу. Возможно, отвечай она взаимностью Кази-Магомеду, то ее жизнь в семье имама была бы гораздо спокойней. В лице Кази-Магомеда она могла бы найти заступника.

Российская пресса не оставила без внимания трагическую кончину невестки Шамиля, отметив среди причин ее смерти резкую смену климата.

Примечательно, что спустя много лет, в 1910 году, в журнале «Исторический вестник» был опубликован материал с интригующим названием «Керимет, невестка Шамиля, жертва азиатской, а затем русской политики». Жизнь Каримат в Калуге описывалась в самых темных красках: нелюбовь к мужу, притеснение со стороны семейства Шамиля, обвинение в предательстве ее отца. В журнале были опубликованы письма Каримат к родным в Дагестан, полные тоски и безысходности.

Печально сложилась в Калуге судьба другой невестки Шамиля – Аминат, жены Мухаммад-Шапи. В 1860 году она вместе с мужем прибыла в Калугу, потеряв до этого своего малолетнего сына. По сведения А. Руновского, не успев прибыть в Калугу, она вскоре заболела «тоской по родине» (чахоткой), к которой имела склонность больше, чем кто-нибудь из остальных женщин.

Жизнь ее в Калуге проходила в затворничестве, без особого общения с членами большого семейства Шамиля. У нее не сложились отношения с женской половиной дома. Руновский полагал, что, в отличие от остальных женщин, у которых были семья и дети, Аминат была менее счастлива.

Усугубляло положение Аминат и непонимание со стороны мужа Мухаммад-Шапи, ее состояние он считал следствием женского каприза. По сведениям Руновского, Мухаммад-Шапи полагал, что она скучала по своим родным, отцу, матери, брату, а если бы увидела их, то тотчас же выздоровела бы.

Даже пребывание с мужем в Петербурге, во время его службы в кавказском эскадроне Собственного Его Величества, не дало ей особого успокоения. Это была та же повседневная рутина, та же тоска по родным, что угнетала ее и в Калуге. Долгожданная беременность давала ей надежду побывать у себя на родине в Дагестане, но этому не суждено было осуществиться. Ее отъезд затянулся на неопределенное время, и это существенным образом отразилось на ее здоровье: она потеряла ребенка и впала в депрессию. Лишь в 1864 году ее тяжелобольную наконец-то отправили на родину, где она после долгой болезни умерла в окружении родных.

Ее трагическую судьбу повторила и дочь Шамиля Написат, которая также не перенесла тяжелый калужский климат. По сведениям М. Н. Чичаговой, Нафисат тяжело заболела в 1864 году и вскоре умерла от скоротечной чахотки, ей было всего 22 года[493]. Было получено высочайшее дозволение императора Александра II на отправку ее тела на родину. Сопровождал тело Нафисат до Гимры муж Абдурахман.

Изменения в женской повседневности в процессе этнокультурного взаимодействия народов Дагестана и сопредельных этносов в начале – середине XIX века

В процессе этнокультурного взаимодействия народов Кавказа и сопредельных этносов происходило стремительное изменение женской повседневности. Очевидно, что, несмотря на весь трагизм многолетней, кровопролитной Кавказской войны, это было время складывания уникальных форм сотрудничества между кавказским миром и Россией. Характеризуя социокультурное пространство Кавказской войны, исследователь Я. А. Гордин полагал, что оно не сводилось лишь к жестокости и взаимной ненависти[494]. Повсеместно происходило мирное взаимодействие в различных сферах повседневной жизни.

Учитывая затяжной характер войны, народам Дагестана приходилось вступать во взаимодействие со многими пришлыми народами. В том числе повсеместно взаимодействовать с кавказской администрацией, русскими военными, интеллигенцией, российскими промышленниками и пр. По мнению С. С. Лазаряна, народы Кавказа не могли избежать взаимодействия с Россией, которая на протяжении длительного времени активно заполняла географическое и социальное пространство края[495]. Где не получалось мирно, применялась сила. Как в годы активных военных действий, так и после завершения войны отношения были неоднозначные.

Мирному взаимодействию между пришлыми и местными народами способствовали традиционные кавказские институты: куначество и гостеприимство, аталычество, где важную роль играли женщины. Именно здесь предусматривалась возможность выхода женщин за рамки традиционных гендерных ролей. Значение гостеприимства и куначества в укреплении межэтнических отношений отмечали многие русские исследователи, которые на себе испытали кавказское радушие. В частности, А. К. Сержпутовский полагал, что только благодаря священному кавказскому обычаю гостеприимства можно проникнуть в эту почти недоступную страну[496]. Учитывая давние горско-казачьи отношения, нередким явлением было, когда дом казака посещал человек мусульманского вероисповедания. Хозяева, оказывая уважение гостю, в первую очередь старались не задевать его религиозные чувства. По сведениям жительницы станицы Бороздинская Кизлярского округа Е.