Как же складывались судьбы пленниц? Как они переживали экстремальные условия плена, специфический быт, строили отношения с окружающими?

Следует сказать, что надлежащее обращение с пленницами было прописано в специальных правилах, которыми должны были руководствоваться в имамате. По сведениям А. Руновского, повседневный быт пленниц соотносился с их вероисповеданием[403]. По мнению автора, «целомудрие христианок было несколько более обеспечено религиозной нетерпимостью»[404].

Руновский отмечал, что если пленницы являлись добычей нескольких мюридов, то последние делили их поровну[405]. При этом до окончательного раздела пленница также «не должна была быть оскорблена ни словом, ни делом»[406].

Автор отмечал, что насилие в отношении пленницы было запрещено, а если оно имело место, то мюрида ожидало наказание[407]. При этом выбор наказания полностью зависел от кадия[408].

После того как пленница принимала ислам, ее целомудрие могло быть нарушено[409]. По мнению А. Руновского, мюриды старались любыми методами склонить пленниц к перемене религии, чтобы заполучить ее[410].

Некоторые положения шариата касались несовершеннолетних пленниц-христианок. В частности, по сведениям А. Руновского, пленницы до достижения семилетнего возраста должны были жить в семье горцев на правах собственных детей[411]. И только по достижении пятнадцати лет, после обращения в ислам девочка, вступала в статус взрослой пленницы[412].

Конечно, при удачном стечении обстоятельств пленниц независимо от возраста могли обменять на пленниц-горянок. Но для малолетних пленниц существовали обязательные условия: они должны были находиться в плену вместе с матерью. В противном случае их оставляли на постоянное жительство в горах, обратив в последующем в ислам.

Как же долго пленницы-христианки находились в ожидании обмена? Надо отметить, что судьба многих была неизвестна, а вопросы, касающиеся их освобождения, не могли быть решены без специального на то распоряжения. Об этом свидетельствует запись в архивном деле за подписью генерала-лейтенанта, которая касалась русских пленниц, находящихся в горском плену. Из материалов архивного дела следовало, что место нахождения пленниц не было известно, а без особого распоряжения освобождать их из плена не могли[413]. В этом же деле генерал-лейтенант сетовал на имеющиеся бюрократические преграды на пути освобождения женщин[414].

Не вызывает сомнения, что в результате бюрократических проволочек многие так и не возвратились на свою родину.

Так, в ведомости «Опись наших русских, возвращенных из плена за 1841 год» сообщалось об 11 жителях казачьих станиц женского пола, возраст которых от 8 до 46 лет[415]. В частности, в ведомости «О числе освобожденных от горских народов русских пленных» упоминалась казачка Авдотья Минеева с детьми[416]. По имеющимся архивным данным, в сентябре 1841 года из плена была возвращена казачка Татьяна Маслакова со своими малолетними сыновьями[417].

Имеются сведения о 17-летней дочери казака Рагункина Афросиньи из станицы Червленной, которая была взята в плен в 1858 году во время нападения горцев на станицу. Девушка была увезена в горы, где ее продали за 150 рублей. Освободить девушку смогли лишь после взятия Гуниба в 1859 году[418].

Как уже отмечалось, нередко пленницы становились предметом продажи. И. Ф. Бларамберг в своей работе «Кавказская рукопись» описывал сюжет, связанный с казачкой из станицы Калиновской, которая была похищена горцами во время набега. По сведениям автора, горцы требовали за нее 2000 рублей выкупа[419]. Более того, семье девушки пришлось выплатить горцам не только оговоренную сумму, но и деньги за лечение, за крышу над головой и даже цепи[420].

И. Ф. Бларамберг полагал, что чеченцы, живущие по соседству с казаками, назначая выкуп, исходили из достатка семьи пленника[421].

Нередко женщины после пленения становились объектом следующего похищения. В архивах (ГАКК) имеются сведения о похищенной в ходе набега на станицу Круглолесскую казачки Прасковьи Фандеевой. В последующем она же была повторно похищена и перепродана черкесам. И только спустя более десяти лет девушку выкупила российская сторона[422]. В материалах фонда имеются дела о казачках Кубани, которых обменяли на пленных черкешенок[423].

Обмену содействовали и российские власти, которые давали не только право атаманам казачьих войск избавлять людей из плена путем обмена[424], но и при определенных обстоятельствах выкупать пленных[425]. Собранные денежные средства находились на строгом контроле у правительства, что было прописано специальным указом императора Николая I, датированного 1833 годом.

После окончания Кавказской войны правительство всячески пыталось пресечь работорговлю. Значительное число пленников-христиан продолжали находиться на территории Дагестана. Участь их была жалкая, о чем в своей записке от 30 марта 1861 года к главнокомандующему Кавказской армией князю Барятинскому докладывал начальник Дагестанской области[426].

Русские власти нередко, руководствуясь принципом «цель оправдывает средства», прибегали к политике пленения. Например, после побега Сурхай-хана Аварского в Персию его семеро детей и женская половина ханского дома «48 девиц и женщин» находились в плену у Ермолова[427]. Лишь после возвращения в Аварию Сурхай-хана Ермолов дал согласие на их освобождение.

Безусловно, на жизнь знатных пленниц оказывали влияние многие факторы, обстоятельства пленения, условия договоренности, их статус и др.

В драматических событиях Кавказской войны политический резонанс получило пленение грузинских княгинь Чавчавадзе и Орбелиани в 1854 году. По имеющимся сведениям, Шамиль совершил дерзкий набег на имение Цинандали Телавского уезда Грузии и захватил более 600 пленников, из которых 349 были женщины, в их числе княгини Анна Чавчавадзе и Варвара Орбелиани со своими детьми и прислугой[428].

По мнению Дж. Баддели, пленение двух княгинь давало Шамилю возможность вернуть своего сына Джамалуддина[429].

Известие о захвате знатных женщин не оставило равнодушным никого, включая самого императора Николая I, которому новость сообщили в одном из рапортов российской администрации[430]. Император тотчас же потребовал освобождения пленниц, являвшихся «родными внучками последнего грузинского царя»[431]. По всей Грузии собирали денежные средства для освобождения княгинь. Видимо, в силу исторического опыта общения с горцами грузинское общество усматривало все же лишь финансовый интерес. Причина же, как отмечалось выше, изначально была в попытке Шамиля вернуть своего сына Джамалуддина[432]. По прошествии некоторого времени, как показывают источники, в деле мог появиться и материальный интерес[433]. Военный министр князь В. Долгоруков доложил Николаю I условия, выдвинутые Шамилем[434].

По имеющимся сведениям, переговорный процесс затянулся, так как Шамиль потребовал за освобождение женщин выкуп, что было его ошибкой[435]. Сумма выкупа в один миллион рублей стала предметом долгих переговоров, и лишь спустя месяцы она была сокращена до 40 тысяч