По мнению Ю. Д. Анчабадзе, в процессе интеграции в среду Петербурга горцы приносили на родину новые поведенческие и мировоззренческие стратегии.

В процессе односторонней аккультурации дети-аманаты невольно становились проводниками российской культуры в своем крае. Безусловно, это был результат политики, которую российские власти целенаправленно проводили в отношении аманатов. На примере сыновей ханши Нух-бике, имама Шамиля можно говорить, что конечная цель властей была достигнута. В то же время в процессе длительного отрыва от этнической культуры они теряли свою национальную идентичность, а вместе с ней – весь потенциал носителей культурных традиций.

Это в полной мере относится и к Джамалуддину, который с трудом находил понимание в своей семье. Семья зачастую не принимала его мировоззрения и поступков, чуждых горскому менталитету. В своем письме к генералу Муравьеву князь Орбелиани писал об имеющихся сложностях во взаимоотношениях имама Шамиля с Джамалуддином, подчеркивая, что Шамиль недоволен сыном[322].

Вместе с тем Шамиль, проявляя терпение, не только старался найти общий язык с сыном, но и спокойно реагировал на то, как близко Джамалуддин воспринял смерть императора Николая I – «своего благодетеля»[323].

Судьба Джамалуддина закончилась трагически: через два года после возвращения чахотка подорвала его жизнь. В его судьбе – история сотен тысяч детей и матерей, которым пришлось пройти через кровавые события многолетней Кавказской войны.

Влияние биосоциального фактора детности на содержание военной повседневности женщин Дагестана показало, как в осажденных аулах формировались новые, зачастую девиантные модели поведения матерей (в том числе связанные с детоубийством). Это не факты проявления агрессии, а, скорее, формы девиантного поведения психики военного времени. В состоянии психологического стресса, вызванного эмоциональным напряжением экстремальной обстановки осады, дети нередко использовались инструментально. Такими мерами женщины пытались вдохновить своих мужей на бой.

Под влиянием военного фактора сформировались поведенческие реакции матерей в отношении детей-аманатов. Несмотря на перспективы для них получить материальное обеспечение, образование в русских столичных городах, матери встречали такой подарок военной и гражданской администрации без восторга. Реакция матерей на такую практику была отрицательной. Несмотря на тщетность своих усилий и чинимые сложности, матери старались препятствовать отправке детей на чужбину.

Женская экстремальная повседневность: жизнь в плену

На протяжении всего военного конфликта обе стороны использовали пленников как эффективное средство для достижения политических целей. Исследование показывает, что пленение в период Кавказской войны зачастую превосходило прочие стратегии. Пленники рассматривались как правомерная добыча военного времени, которая переходила из рук в руки[324]. По замечанию Ф. А. Щербины, заложники и были конечной целью войны[325].

По сведениям многих авторов, торговля людьми существовала на Кавказе с очень давнего времени и имела широкое территориальное распространение. Тем не менее было бы несправедливо рассматривать торговлю пленными как привычный уклад жизни горских народов Северного Кавказа, такая точка зрения характерна для многих дореволюционных и современных исследователей.

По справедливому замечанию современного дагестанского историка Е. И. Иноземцевой, было бы неверно видеть в работорговле своеобразную визитную карточку Кавказа наряду с буркой[326]. Автор полагала, что набеги горцев скорее носили спорадический характер и не имели всеобщего распространения[327].

По мнению Я. А. Гордина, набеги отражали скорее психологию и особую ментальность горских народов[328]. В то же время автор отмечал, что российская сторона считала такую традицию неприемлемой для себя[329], отчего и оправдывала этим начало военных действий на Кавказе.

На наш взгляд, справедливо по этому поводу замечание израильского историка М. Гаммера, который считал довольно циничным утверждение русских, что главной целью начала военных действий на Кавказе было прекращение работорговли[330]. При таком подходе российской стороне следовало бы начинать военные действия на любой территории, где имела место работорговля, а не только на Кавказе.

Кавказская война не привела к прекращению работорговли, а, напротив, способствовала ее развитию как одного из главных источников обогащения воюющих сторон. Все пленники, независимо от этнической, конфессиональной принадлежности, пола и возраста, становились объектом торговли. Особенной статьей дохода становились женщины.

Как нами уже было показано, видя существенную выгоду от продажи пленниц, их стали вывозить в большом количестве за границу, несмотря на запретительные меры со стороны российских властей.

Как же относилось государство к торговле «живым товаром»? На протяжении всего периода военных действий политика российских властей в отношении работорговли была непоследовательной. По мнению Г. А. Кокиева, русские власти не покровительствовали, но и не препятствовали работорговле[331]. Кроме того, по сведениям Е. И. Иноземцевой, нередко некоторые алчные представители российской администрации на местах выступали заинтересованной стороной в этом деле[332]. В период наместничества генерала А. П. Ермолова торговля «живым товаром» всячески пресекалась, а самих продавцов вешали. Тем не менее, несмотря на запретительные меры, работорговля продолжала иметь место на протяжении всей Кавказской войны.

В частности, в бытность наместничества М. С. Воронцова работорговля на Кавказе процветала особо. По мнению некоторых исследователей, такие меры отражали стремление наместника расположить к себе местных феодалов, для которых работорговля являлась существенным источником доходов[333]. Торговле живым товаром способствовала и практика выкупа русскими властями горских пленниц[334]. Горцы не упускали случая, чтобы выгодно продать или обменять своих пленников[335]. С другой стороны, для пленников-христиан такой вариант спасения из горского плена был единственным[336].

Заметим, что из государственной казны на выкуп пленников обоего пола выделялись денежные средства. В законодательных актах было прописано, что пленные христиане могли быть предоставлены российскому начальнику за определенную плату[337].

Кавказские женщины в период войны были существенным «товаром» в работорговле с Турцией. Мы не располагаем сведениями о национальной принадлежности женщин, так как происхождение пленницы определял географический фактор, а не этнический. Так, традиционно за пределами Кавказа все женщины-пленницы упоминались как кавказские. Редким исключением являлись женщины-черкешенки, о которых имеются сведения некоторых авторов. Нет отдельного упоминания о дагестанских женщинах из числа пленниц, отправленных в Турцию.

По сведениям Р. А. Фадеева, весь Кавказ представлял собой сплошной невольничий рынок, а турецкие гаремы были наполнены кавказскими женщинами[338]. По мнению автора, в этой практике следовало усматривать причины изменения физического типа турецких народов[339].

Русский офицер и дипломат, участник Кавказской войны Ф. Ф. Торнау также отмечал, что турецкие купцы, не страшась угрозы со стороны русских крейсеров, вывозили кавказских женщин[340]. По мнению автора, это был быстрый источник обогащения: совершив три или четыре рейса, турок мог стать богатым человеком и позволить себе безбедно жить всю оставшуюся жизнь[341].

По этой причине, полагал Ф. Ф. Торнау, у турецких купцов была такая жадность в отношении красивых девушек, которых они воспринимали как дорогой товар[342]. По замечанию автора,