Двадцать шестого августа немецкие бомбардировщики сбились с курса и по ошибке сбросили бомбы на Лондон. Черчилль пришел в ярость. Полагая, что бомбардировка была намеренной, вечером того же дня он отправил сорок бомбардировщиков на Берлин. Самолеты наводили ужас на город в течение трех часов. Ни один из них не попал в перекрестье прожекторов и не был сбит.

«Берлинцы поражены. Они не думали, что такое возможно, — записал в дневнике корреспондент CBS Уильям Ширер. — Удивительно, но всего за несколько минут до бомбардировки я спорил с цензором из Министерства пропаганды о возможности бомбежек Берлина… Он рассмеялся и сказал, что это невозможно. Вокруг города установлено слишком много систем противовоздушной обороны».

Бомбардировка Берлина стала поворотной точкой в истории военного дела: на сей раз воздушные удары наносились непосредственно по гражданскому населению. Гитлер быстро поднял ставки, объявив собственный блиц: 57 ночей немецкая авиация непрерывно бомбила Лондон. Бомбардировки продолжались несколько месяцев. Через несколько недель после начала блица Германия, Италия и Япония подписали в Берлине Тройственный пакт о военной взаимопомощи. Теперь эти государства называли «державами Оси».

Дитрих Бонхёффер видел, что события выходят из-под контроля. Мир катился к невообразимой, чудовищной катастрофе. Пастор продолжал работать над книгой по этике, в которой говорил об абсурдно тяжелых временах: «Сегодня святых и злодеев стало еще больше. Вместо однообразной серости дождливого дня мы видим черную грозовую тучу и ослепительную вспышку молнии. Очертания выделяются преувеличенной четкостью. Персонажи Шекспира ходят среди нас»[440].

4 сентября привычная жизнь Бонхёффера рухнула. Служба безопасности рейха, объединявшая СС, СД, гестапо, контрразведку и разведку, сообщила, что из-за его «подрывной деятельности» ему запрещены публичные выступления в Германии. Теперь он должен регулярно отмечаться в полиции в городке Славно, который оставался его официальным местом жительства.

Причиной такого ужесточения стал инцидент, произошедший в июле. Бонхёффер, как пастор Исповедующей церкви, выступал на религиозном собрании в Восточной Пруссии. Он читал лекцию группе студентов университета и привел в ней притчу из Евангелия от Луки о богаче, который не мог отказаться от мирских благ, хотя Иисус предупреждал его: «…удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Божие».

На следующий день, в воскресенье, Бонхёффер проводил службу в церкви. Неожиданно появились гестаповцы и прервали пастора. Один из студентов-участников оказался информатором гестапо. Он сообщил полиции, что Бонхёффер даже не пытался скрыть свои антинацистские настроения и «явно имел подрывные намерения»[441].

Положение Бонхёффера становилось катастрофическим. Правительство Рейха не позволяло ему жить в Берлине, закрыло его семинарии Исповедующей церкви, отклонило просьбу о зачислении в армию капелланом, а теперь окончательно лишило свободы слова и передвижения. Пастор понимал, что ждет его дальше: повестка — и фронт. Но Ганс фон Донаньи и Ханс Остер придумали выход, достойный Шекспира. А что, если Дитрих Бонхёффер, пастор-провокатор и враг государства, к этому самому государству присоединится и станет агентом абвера?[442]

33

Расходный материал

Суровая зима 1939/40 года таила секреты, которые медленно раскрывались весной и летом, словно истине нужно было проснуться, оттаять и вновь обрести отобранный морозом голос. Внимательные читатели начали подозревать что-то неладное — в газетных некрологах стали появляться странные, повторяющиеся выражения. Необычно много людей «после недель неопределенного состояния» «умерли внезапно»[443]. И почти сразу же происходила кремация, а не похороны. И все это происходило в одних и тех же местах: в бывшем тюремном лагере в Бранденбурге в восьмидесяти километрах к западу от Берлина; в замке Графенек в шестидесяти пяти километрах к югу от Штутгарта, в замке Зонненштайн близ Дрездена, в замке Хартхайм неподалеку от Линца, родного города Гитлера.

Два пастора Исповедующей церкви, Пауль Брауне и Фридрих фон Бодельшвинг, знали, что скрывается за словами о внезапной смерти. В рамках своих обязанностей они посещали лечебницы, где содержались инвалиды и психически больные люди, которых неделикатно называли «ущербными» и «умалишенными». Брауне опекал северные пригороды Берлина. Бодельшвинг работал в четырехстах километрах к западу от города. В октябре 1939 года немецкое правительство тихо приняло политику «милосердной смерти» для «неизлечимо больных» граждан, которые стали финансовым грузом для государства[444]. Уничтожение таких людей на языке нацистской бюрократии не являлось ни убийством, ни эвтаназией. Это была «методичная экономия». Подобные действия осуществлялись без уведомления родственников или опекунов — и уж подавно без их разрешения[445].

Брауне и Бодельшвинг категорически отказывались выдавать пациентов. Руководство большинства лечебниц, напротив, соглашалось — директора больниц были либо верны партии, либо боялись раздражать власти. В итоге тысячи взрослых и детей «скоропостижно скончались». Их морили голодом, убивали током или ядом, а позднее с помощью новой технологии: небольшие группы больных отправляли в специальные камеры, куда закачивали угарный газ. Несчастным говорили, что их ведут в душ или на «ингаляционную» терапию.

Дитрих Бонхёффер узнал об этих «убийствах милосердия» от Брауне и Бодельшвинга. Его отец и другие берлинские врачи тоже слышали о странностях в Бранденбурге. Бонхёфферы организовали встречу Пауля Брауне с Гансом фон Донаньи. Девятого мая 1940 года в штабе абвера они смогли обсудить происходящее. Позже Брауне говорил Бодельшвингу, что Донаньи показался ему «очень чутким и перспективным человеком»[446]. Донаньи предложил помочь собрать информацию об убийствах и вместе с Брауне составить меморандум с требованием прекратить пытки.

Программа называлась Т-4 — по адресу: Тиргартенштрассе 4, Берлин. Однако в доме № 4 по Тиргартенштрассе были зарегистрированы лишь несуществующие организации: Благотворительный фонд стационарного лечения и Благотворительный фонд транспортировки больных. За программу Т-4 отвечали личный врач Гитлера, Карл Брандт, и один из его ближайших помощников по Рейхсканцелярии, Филипп Боулер. Грязной работой занимались эсэсовцы Гиммлера. Они охраняли места убийств (чтобы ими не заинтересовалось общество, повсюду устанавливали знаки «Опасность заражения»), они же забирали пациентов и доставляли — в автобусах с закрашенными черным окнами — к месту казни.

Девятого июля Донаньи закончил работу над меморандумом Брауне «Систематический перевод пациентов из психиатрических лечебниц и домов призрения»[447]. Документ они передали в Рейхсканцелярию. В нем доказательно говорилось о методичном истреблении инвалидов и задавались риторические вопросы Адольфу Гитлеру, человеку абсолютно не склонному к размышлениям. «Насколько далеко вы хотите зайти в истреблении тех, кто, по вашему мнению, недостоин жить?.. Кого можно считать ненормальным или асоциальным? А