Через три дня Донаньи организовал Брауне и Бодельшвингу личную встречу с Францем Гюртнером у того дома. По предложению Карла Бонхёффера, к ним присоединился известный кардиохирург из госпиталя Шарите, Фердинанд Зауэрбрух. Гюртнер заявил, что ничего не знает о программе Т-4, но пообещал поговорить об этом с Гитлером. Если этот разговор и состоялся, он был очень односторонним.

Двенадцатого августа Пауль Брауне получил косвенный ответ Гитлера на его меморандум. Пастора обвинили в «безответственном саботировании правительственных мер» и поместили в небольшую тюрьму в штабе гестапо в Берлине, где он пробыл три месяца [449].

Против Фридриха фон Бодельшвинга никаких мер не предприняли — Брауне не упоминал его имя в меморандуме. Кроме того, институт Бетеля, где тот работал, был основан более семидесяти лет назад. Там содержалось около двух тысяч пациентов, и институт получал пожертвования со всего мира. Пастор Бодельшвинг заявил, что лучше умрет вместе со своими пациентами, чем отдаст кого-либо властям[450]. Гестапо предпочло оставить его и институт в покое.

Бодельшвинг был исключением. Никому больше не удалось противостоять программе Т-4. Высказаться решил Лотар Крейссиг. Как и Бодельшвинг, Брауне и Бонхёффер, он был членом Исповедующей церкви, судьей по вопросам опеки в регионе, где находился Бранденбург — место «убийств милосердия». Под его наблюдением находились сотни «психически неполноценных» детей и взрослых. Летом 1940 года на стол судьи Крейссига стали ложиться многочисленные, почти одинаковые свидетельства о смерти. Крейссиг обратился к министру юстиции Гюртнеру с вопросом, не связаны ли эти смерти с программой Т-4. Гюртнер не ответил.

Крейссиг пошел дальше и подал жалобу местному прокурору, обвинив ответственного за Т-4 помощника Гитлера, Филиппа Боулера, в массовых убийствах. В августе он отдал приказ всем учреждениям своего округа, согласно которому ни один пациент не мог быть переведен в другие места без согласия суда. На сей раз Гюртнер отреагировал: в ноябре он приказал Крейссигу явиться в Министерство юстиции, чтобы обсудить Т-4[451].

На встрече присутствовал Ганс фон Донаньи. Он смотрел, как его прежний начальник вновь подстраивает закон под желания Адольфа Гитлера[452]. Гюртнер приказал Крейссигу отозвать свой приказ. Тот отказался. Тогда министр показал ему копию письма Гитлера, в которой фюрер утверждал программу Т-4. «Слово фюрера не является законом», — ответил Крейссиг[453].

Гюртнер не согласился — а он был министром юстиции. «Если вы не считаете волю фюрера источником закона, то не можете оставаться судьей»[454].

Через месяц судью Крейссига отстранили, а затем вынудили уйти в отставку.

Через три дня после ареста Пауля Брауне Донаньи обедал в Берлине с юристом абвера Хельмутом фон Мольтке. Раньше они никогда не встречались, но не были расположены к светским разговорам. Позже Мольтке сказал своей жене, Фрейе, что это был очень «серьезный разговор»[455]. Донаньи все еще думал об «убийствах милосердия». Мольтке переживал за будущее Германии. Совсем недавно он предупредил своего друга: «Дело идет к тому, что мы столкнемся с торжеством зла»[456].

Как и Донаньи, Мольтке был армейским майором, когда его призвали в абвер. И как Донаньи, не носил военную форму. Мольтке действовал в одиночку. В августе 1939 года он сообщил о первой дате нападения на Польшу Александру Кёрку из американского посольства[457]. Работая в отделе международного права, Мольтке в феврале 1940 года занял непопулярную позицию. Он составил доклад, в котором говорилось, что эсэсовцы виновны в военном преступлении — они убили 600 безоружных поляков. «Могилы на полсотни человек, застреленных в затылок — прямо в могилах, один за другим, — писал Мольтке, описывая типичную сцену казни. — Всему есть предел, даже подчинению приказам»[458].

Высокий, болезненно худой, Мольтке на любом собрании был заметен. Спокойный, но харизматичный, в нормальные времена он мог вершить великие дела. Это был пытливый мыслитель, который с удовольствием читал сборник статей о конституции США «Записки федералиста» и «Историю философии» американского писателя и философа Уилла Дюранта. Он происходил из одной из самых знаменитых в военном мире семей Германии. В числе его предков был Хельмут фон Мольтке-старший, герой Австро-прусской и Франко-прусской войн. В 1867 году в награду за службу он получил поместье в четыреста гектаров и окрестные земли близ силезского городка Крайзау, что у польской границы.

Мольтке изучал политологию в Вене, Гейдельберге и Берлине. Во время учебы подрабатывал переводчиком — помогал иностранным корреспондентам — будущим врагам нацизма, Дороти Томпсон и Эдгару Моуреру[459]. По окончании учебы подумывал о постоянной работе у Моурера, но предпочел путь юриста. Будучи старшим сыном в семье Мольтке, Хельмут получил поместье в Крайзау, хотя делами занималась почти исключительно Фрейя. Ее муж снял небольшую студию над гаражом близ Тиргартена в Берлине, а в поместье наезжал, когда позволяло время.

Студия над гаражом обеспечивала полную приватность. Именно здесь Донаньи и Мольтке стали встречаться вне штаба абвера[460]. Маленькая квартирка была битком набита книгами. На стене висел плакат — «Враг подслушивает!». Такие плакаты висели в Германии повсюду, но для заговорщиков они имели совсем не тот смысл, какой должны были: плакаты напоминали, что у гестапо очень большие уши.

Еще одним американским знакомцем Мольтке был первый секретарь посольства Джордж Фрост Кеннан. Они встретились в квартирке над гаражом в середине декабря 1940 года, а через несколько дней новый поверенный в делах Лиленд Моррис отправил в Вашингтон доклад на пяти страницах[461]. Инициалы «ДФК» внизу последней страницы говорили об авторстве Кеннана. Неудивительно, что речь в докладе шла об «убийствах милосердия».

Моррис сообщал, что инвалиды и психически больные немцы приговорены к смерти, и убийства происходят «в концентрационном лагере близ Хартхайма» и в «замке Графенек близ Мюнзингена». Убийства совершаются по приказу Гитлера, план разработан «гауляйтером Боулером». «Профессор Зауэрбрух» и его коллеги протестовали, но безуспешно. Моррис писал, что жертвы исчисляются «тысячами»[462].

Несмотря на шокирующее содержание, этот документ так никогда и не попал в руки госсекретаря Корделла Халла или его заместителей. Доклад направили в европейский отдел и в отдел коммерческих дел, а затем отправили в архив.

Сколь бы расстроен ни был Ганс фон Донаньи своей неспособностью остановить или хотя бы