и ногтей, произносит установленную бенедикцию. Он благословляет Бога, царя вселенной, творящего «цвета огня». В первом веке до начала новой эры Гиллель особенно напирал на это выражение «цвета огня». Несомненно, мы имеем тут дело с деталью символического характера. Тут градация цветов: цвет фонарного огня, цвет эпидермы руки и белый цвет очищенных ногтей. Иудей видит кожу своей руки отдохнувшею и освеженную и пальцы чистыми перед началом новых трудов. Может быть, здесь открывается, со свойственною иудейскому духу скупостью на этот счет, и некоторый эсхатологический просвет. Может быть, в цепи рождений и возрождений все трансформации телесных элементов проходят через бесконечный ряд суббот, в течение которых человеческое существо подвергается очищениям перед вступлением в новое бытие. В мире естества имеются какие-то неисследимо ритмические субботы, несущие с собою освежение и реформу всего творимого на земле.

Такая именно эсхатологическая концепция, в отличие от бедных и мрачных христианских мытарств в загробном мире – скудно по мысли разделения жизни на мгновенное земное существование и на целую вечность мистических страданий! – такая эсхатологическая концепция чрезвычайно характерна для семитической религии. Ничто не уничтожается, ничто не угашается. Даже вхождение в изначальную сущность, это ликование субботнего дня, не знаменует гибели отдельных явлений. Всё как бы вбирается в общую монаду процессом вдыхания Элогима и остается жить своими индивидуальными рисунками в общей божественной сущности, как цветок в бутоне, как бутон в семени. Вообще религия иудейская, религия субботы, реалистична насквозь. В синагоге кантор поет естественным голосом, естественно выражая естественные чувства. В церкви же христианской всё богослужение имеет театральный характер: голоса дьяконов и священников напряжены условностями вокальной торжественности и напоминают собою голоса античных актеров. Даже тяжелой и пышной иератической одеждой своей они напоминают костюмы тех же актеров. Самое содержание христианской литургии состоит в театральном изображении земной жизни Иисуса Христа, в ряде сцен частью поминального, частью символического характера, наподобие елевсинских мистерий. Христианская литургия незаметно переходит в духовную драму средних веков. Ничего подобного в еврействе. Как проста и человечна еврейская панихида, провожающая усопшего в святость субботнего дня! Плач женщин льется ливнем благородных слез настоящего человеческого умиления. Христианская же панихида с её иллюминацией из тоненьких восковых свечей, с её церковно стилизованными напевами, при исключительной своей возвышенности и бессмертной красоте, всё же не свободна от театральной декоративности.

Греческий театр родился из культа Диониса. Христианская церковь родилась из греческого театра. Здесь та же сцена, тот же просцениум, та же орхестра, тот же зрительный зал. В еврейской же литургии ничего театрального. Синагога есть собрание верующих в точном смысле этого слова. А суббота это покой и отдых верующих людей. Только одна черта дает нам и тут какое-то соприкосновение с Дионисом: субботний кидуш читается над бокалом вина. Но какая безмерная разница между двумя Дионисами! В Элладе шабаш сатиров и фавнов, с отголосками звериного исступления, дикий рев и пляс пеласгических масс на заре эллинской истории, в Иудее же ликующее пение и молитвословие очистительного обряда. Тут не шабаш организма, а суббота души.

Откуда взялась эта святыня седьмого дня у еврейского народа? Эту святыню, говорится в молитвеннике, Бог завещал не идолослужителям, не народам иных стран. В покое субботы пребывают не неверующие. Бог отдал её только Израилю. «Народ, святящий седьмой день, весь сыт и услажден благодатью Твоею». В обыкновенную и новомесячную субботу евреи произносят следующие слова: «Возрадуется царству Твоему соблюдающие субботу, называющие её отрадою. Народ, святящий седьмой день, весь он насыщен и услажден благодатью Твоею. К седьмому дню Ты благоволил. Ты освятил его, назвал красою дней, памятью о миротворении». Ничто не погибает в мире. Всё остается именно в памяти субботнего дня, в памяти миротворения, до прошлогоднего инея, до лепестка облетевших цветов. Надо понять эту черту во всю её глубину. Субботний мир есть как бы смотр творения, от первого выдыхания Элогизма до последнего его вдыхания. Индивидуальности не пропали. Они влетают своими неповрежденными рисунками в космическую монаду, как листик к листку, бережно прилагаются они к накоплениям веков. В Библии не говорится никогда: умер, а говорится постоянно с нежным воздыханием: приложился к отцам своим. Где-то там и живут все прошлые мира, собранные вместе в светлой струе вдыхавшего Элогизма – все, решительно все. Жив Аменофис IV, хвалитель гиперборейского солнца в раннюю ночь варварских веков. Жив Авраам. Жив вождь народный Моисей. Живы творцы новой истории: Джордано Бруно, Леонардо да Винчи, олимпиец Гёте, Кондорсе и мятежно воинственный Байрон. Они потеряли свои лица в изменчивом отражении веков и дней. Но откуда-то они смотрят на землю своими вечными ликами, может быть, видя нас, но не видимые нами. У нас нет телесных глаз для ликов мира, и только в субботний день мы слышим внятные хоры родных далеких голосов, ментально попадая в светлые струи элогимовых вздохов. Суббота дана Израилю самим Богом. Это значит, что культ этот происторического происхождения и утвердился в недрах еврейской мысли ещё в гиперборейские времена. Суббота была некогда достоянием всех народов, спустившихся с севера, но сохранилась она только в еврейском народе. Вот откуда это ликование Израиля, чувствующего себя обладателем величайшей и единственной в мире святыни. Он называет её своею отрадою: что может быть, в самом деле, отраднее для нас, чем вознестись над раздвоениями жизни и прилепиться к изначальному надежному единству? Он насыщен и услажден субботнею благодатью – что может быть сытнее духовного питания памятью веков, памятью всех бывших и сущих кристалликов творческого создания, памятью изначального разума мира и его последней цели? Такова религия субботы. По сравнению с нею, как нищенски жалок даже самый возвышенный пантеизм, где Бог без остатка растворился в мире приходящих явлений, в потоке бесконечных становлений! Короткая молитва, которая читается в субботу и годовые праздники, читается в синагогах кантором и народом, молитва из шести бессмертных слов по еврейскому тексту, является величайшею для человечества гиперборейскою заповедью, дошедшею до наших дней. Бог есть Господь единый – это монистический канон, пребывающий навеки, рожденный на заре веков. Суббота единственный вид еврейской аскезы – на пространстве одного дня! Но как два Диониса, так и две аскезы. Аскеза арийская отвергает, отметает и убегает. Аскеза еврейская утверждает, просветляет, сохраняет.

Только в отдельных словах Евангелия проблескивает гиперборейское солнце. Христос говорит о том, что Он существовал ранее Авраама. В сущей монаде мира пребывает его лик неразрушимо, и надетое им на себя мгновенное лицо есть только излучение этого лика. В другом месте он молится о том, что Бог – Отец прославил его тою славою, которую он имел