Шрифт:
Закладка:
– 4 —
Одна из последних глав книги Вейнингера посвящена еврейству. По какому-то странному капризу идей автора, вопрос об еврействе оказался скомбинированным с сексуальными темами! Всё, что было им сказано жестокого и обидного о Ж, Вейнингер опрокидывает потом и на еврейство, причём в этих страницах его книги целым пожаром горит та мучительная психология, которая так естественна для еврея, критикующего собственный народ. Это одна из самых своеобразных философий антисемитизма. Конечно, это не тот политический и житейский антисемитизм, который вырастает на почве небескорыстных раздражений и злобы, который преследует определенные практические задачи. Здесь это антисемитизм идейный, или, вернее сказать, идеологический, результат логики – может быть, узкой и ошибочной, – какого-то протеста, вскипевшего в трудящемся философе против костных буржуазных капиталистов, хорошо известных Вейнингеру по их западноевропейским представителям. Но тут Вейнингер делает такую же ошибку, как и по отношению к женщине. Если бы он хлестал бичом самой страстной сатиры по историческому еврейству в его теперешнем этапе, это можно было бы только приветствовать, как приветствуешь сатиру Аристофана, Свифта, Гоголя, всякое обнажение народных язв, дефектов народной организации, проникнутое верою, что этим путем ведешь и себя, и народ к всечеловеческой, идеальной цели. Но ошибка Вейнингера, чисто логическая ошибка, заключается в том, что рассудочному отвлечению от исторического еврейства он придал характер какой-то непобедимой фатальности, как если бы еврейство вовсе не имело своего идеального подобия, не было частью человечества. При такой логической ошибке не сразу можно оценить и ту психологию Вейнингера, страстную и бунтарскую, которая толкала его на путь жестокой критики еврейства. Но эта психология могла бы вывести его и на иной путь. Тогда в ней ярче сказалась бы живая потребность всякого глубокого человека как бы вырваться из тесных пределов индивидуального национального я. Это утомление националистическими культами, столь характерное для современного человека, уже изведавшего все дурманы народной самовлюбленности, все патриотические пафосы, расплавляющие злокачественную международную вражду, заключает в себе великий, пророческий смысл. И там, где мы видим такого рода внутренние тенденции, даже сквозь туманы сбивчивой, заблуждаюшейся логики, мы не можем не приветствовать душу, которая своими обличительными воплями «стремит человека или общество к нравственному совершенству», говоря превосходными до гениальности словами А. С. Хомякова.
Людей, которых интересовало издание на русском языке книги Вейнингера и которые, как и автор, игрою судьбы все прикосновенны к еврейству, не раз предупреждали с разных сторон, что книга эта может оказаться особенно вредною для русских евреев. Один молодой немецкий литератор писал мне даже, что она может послужить в России, где устраиваются погромы за погромами, каким-то метафизическим оправданием для разных темных антисемитических махинаций. Но я могу сказать, как от собственного своего имени, так и от лица переводчика и близких ему людей, что все эти соображения были побеждены. Исторические погромы устраиваются не по книгам. Поджигатели народных страстей ищут себе горючих материалов в условиях повседневной жизни, в духоте, тесноте и кривдах быта, и до биологических и философских исследований им, собственно, дела нет. А если бы кому-нибудь вздумалось для каких-нибудь темных публицистических целей использовать бичующую критику молодого благородного еврея, восставшего на собственную народность, то не дело литературы прятать такую критику. Через углубленную неправду с особенной силой пробивается иногда новая правда.
Хамитский Нос
Почему горбатый нос преувеличенного размера, так называемый еврейский нос, производит враждебно-комическое-впечатление? Если разобраться в этом явлении с точки зрения эстетики человеческой внешности, то мы, прежде всего, наталкиваемся на следующее соображение. Из всех частей человеческого лица нос играет в функциональном отношении самую скромную роль. Глаза проводят человека, в душу его, весь внешний мир, соприкасают его с отдаленными планетами и кометами. Глазами же мы проникаем в сокровенные глубины окружающих нас существ. Вот почему потеря зрения в высшей степени катастрофична. Тоже надо сказать и о слухе, без которого мiр кажется немым и совершенно нам чуждым. Рот обуславливает самое питание человека, обмен веществ в его организме, не говоря уже о предохранительной роли его вкусовых ощущений. Кроме того, благодаря рту человек приобрел способность к членораздельной речи, сделавшей возможным накопление опыта и образование общих понятий. Только потеря органа обоняния представляется наименее катастрофичной. Таким образом преувеличенные размеры внешнего вида носа, при ограниченном значении его функциональных задач, не могут не произвести странного впечатления. Чтобы казаться нормальным и пластически соразмерным, он не должен выдаваться ни в каком отношении. Если он слишком велик, впечатление от него неизбежно комическое. С самых древних времен маски с непомерно выпяченными носами были масками, рассчитанными на возбуждение веселого смеха в толпе. Такими масками пользовалась итальянская народная комедия, как пользуются ими карнавалы наших дней. Нельзя себе представить ни одного маскарада без этого атрибута. Тот же эффект учитывали примитивнейшие карикатуристы всех времен и народов. Иное явление наблюдаем мы в отношении других органов лица: глаза могут быть мышино-маленькими, или преувеличенно большими, без того, чтобы физиономия человека потерпела существенное изменение. Тоже относится ко рту и ушам. Один нос как бы обязывается не выступать из намеченных для него самою природою пределов, подобающих его скромному назначению.
Этими мыслями мы могли бы объяснить себе, что такой сатирический художник как Гоголь, чтобы достигнуть комического фурора, взял и придал носу черты отдельного от всего человека существования. Нос самостоятельно гуляет по улицам Петрограда. Конечно, такой комической роли не могли бы сыграть ни глаза, ни уши, ни рот. Если на одну секунду представить себе глаза выделенными из состава лица, то получится впечатление живейшей поэтической символизации, вроде видящего, недреманного ока фольклора и религиозной аллегорики.
Но помимо комического впечатления преувеличенный в размере нос, если придать ему горбом выражение хищности, производит уже впечатление отталкивающее. Комизм и отвращение, сливаясь вместе, порождают чувство непреодолимой антипатии. В этой антипатии есть также некоторый элемент брезгливости, зависящий от частого нарушения носовым
