Шрифт:
Закладка:
Ширам случайно поймал взгляд Аюны. Царевна глядела на него с откровенным ужасом. Саарсан вдруг увидел себя в ее глазах, словно в серебряном зеркале. «Отец, ты гордился бы мной сейчас, — подумал он с горечью. — Вот таким ты и хотел меня видеть…»
Ширам всегда знал, что в нем крепко сидит отцовская тьма. Он старался загнать ее как можно глубже, но она была всегда наготове, ждала своего часа. Сейчас он ощущал себя истинным сыном Гауранга, готовым лить кровь без жалости. Если он вступит на этот путь, вскоре любые сомнения исчезнут — останется лишь ненависть…
— Саарсан, они двинулись к воротам!
— Там не только Бунгар, — севшим голосом сообщил Даргаш. — Там наши, Афайя…
Нерушимая готовность погибнуть за своего вождя на лицах воинов сменялась растерянностью и болью. В прежние времена саары порой воевали друг с другом, но поднять оружие на кровных родичей — такого в Накхаране отродясь не бывало!
Кровавый морок, одолевший было Ширама, вмиг развеялся. Он встал, поглядел на одинокий непарный меч в своей руке. «Так вот почему Мармар забрал один меч, а второй оставил мне. Скоро мы встретимся, брат…»
Саарсан знаком приказал воинам стоять на месте и пошел к воротам один. Единственное, что его сейчас занимало: кто попытается выйти против него первым? Или они нападут все вместе?
Он вышел с подворья и остановился, глядя в темноту, готовясь уйти в нее навсегда.
— Ширам! — окликнул голос, от которого у сарсана волосы встали дыбом.
Перед ним стоял старый накх в длинном неподпоясанном одеянии. Седые волосы свисали на грудь и спину. На плечах, словно тяжелое ожерелье, лежала белая кобра.
— Дед? — пробормотал Ширам.
Несколько мгновений он глядел на старца, не веря своим глазам. Потом опустился на колено, прижал правую руку к груди и склонил голову.
— Я думал, ты давно умер…
— Я и умер, — ответил старик. — Все равно что умер. Когда были разрушены храмы Предвечного Змея и запрещены жертвы, что ждало его верных? Все мы тоже покинули этот мир. Оставили семьи, отдали мечи братьям и сыновьям. Накхам запретили чтить Отца-Змея — что ж, они перестали быть накхами, но поклоняться ему не прекратили…
— Ты же был саарсаном! — воскликнул Ширам. — Лучшим на памяти поколений! Зачем…
— Я давно уже не саарсан, у меня нет ни имени, ни рода — я лишь дух, я голос Отца-Змея, проводник его воли в этом мире. Я сам выбрал эту участь, Ширам. Мое сердце рвалось от горя — я старел и слабел, видя, что оставить Накхаран мне не на кого. Ни ты, ни твой отец не годились в правители, а впереди была пора жестоких испытаний… И тогда я расплел косу, снял оружие и ушел к Отцу-Змею, чтобы не оборвалась связь, благодаря которой Накхаран все еще существует…
— Что я делал не так? — тихо спросил Ширам.
— Все, Ширам. Союз с Араттой, ради которого ты ломаешь свою страну, гибелен…
— Нет, — упрямо сказал Ширам, вскидывая голову. — Это Накхаран ждет гибель, если он замкнется в себе. Еще век, два — и снова каждый маленький саар будет править в своей долине…
— Именно поэтому мы с тобой и стоим здесь. Ты думаешь, что смотришь вперед, но ты слеп — да еще и не хочешь признавать своей слепоты. А слепой саарсан Накхарану не нужен.
* * *
Великий Накхаран — древняя столица, полностью разрушенная по приказу арьев еще во времена Афая, — в тот день словно ожил. Казалось, вернулись те времена, когда на его площадях, торжищах, во дворцах и храмах кипела жизнь, а не змеи ползали среди колючих кустов и каменных руин.
День был ветреный и ясный, солнце резало ползущие по небу тучи. Снежные вершины, окружающие долину, нестерпимо сияли в небе. Сквозь Львиные ворота — два постамента с обломками огромных когтистых лап горных львов — потоком двигались всадники. Отряд за отрядом, род за родом ехал по широкой прямой дороге, мимо развалин башен, к пологому холму, к белому камню, светившемуся на вершине. То был престол Великого Накхарана, сплошь покрытый причудливой резьбой. Лишь жрецы Отца-Змея знали, что она означает.
Возле белого камня стоял Ширам. Его окружали несколько воинов в полном вооружении, с зачерненными лицами. Сам же бывший саарсан был без боевой раскраски. Ни венца, ни Змеиного Солнца на груди, ни мечей за спиной.
К полудню под холмом гудела огромная толпа. Люди прибыли со всех концов страны, из всех двенадцати родов, чтобы увидеть своими глазами низложение и изгнание саарсана. Приехал и Аршаг, однако стоял за спинами остальных и вел себя тихо. От рода Хурз приехали несколько мрачных стариков, державшихся, как всегда, в стороне. Все отметили, что на обряде не присутствовало ни одной жрицы Найи. Зато рядом с камнем стоял беловолосый старик, на которого смотрели со смесью ужаса и почтения, как на горный призрак, явившийся средь бела дня.
Воины рода Афайя тоже стояли под холмом. В толпе шептались, что боевая раскраска на их лицах скрывала краску стыда.
Почти все накхи молча осуждали Ширама. Не стоило ему отдавать себя и свой род на такой позор! Он же вполне мог пасть в битве, или скрыться в горах, или, в конце концов, перерезать себе горло… Многим было жаль Ширама, но те подавно помалкивали. «Не приведи меня боги когда-нибудь оказаться на его месте!» — думал каждый.
Уже закончился обряд возвращения царских сокровищ. Каждый из сааров забрал обратно то сокровище, что веками хранилось у него в роду. Змеиный венец, лунная коса, кольчуга, пояс, поножи, щит, боевой пояс…
— Мы возвращаем тебе, Предвечный Отец, твою шкуру и твое жало! — торжественно провозгласила Арза-Бану, получая из рук угрюмого старейшины Афайя кольчугу и меч в посеребренных ножнах и передавая их жрецу Змея. — Отдай их достойнейшему, которого нам укажешь…
Наступал черед бывшего саарсана.
Первыми поднялись на холм пятеро старейшин рода Афайя.
— Мы делили с тобой хлеб, — дребезжащим голос провозгласил древний Астхи, кидая лепешку в сухую траву. — Да сгинет память о нем! Ты больше не Афайя, ты больше не накх!
— Мы делили с тобой вино. — Покрытый шрамами старейшина вылил под
