К вечеру у меня жутко разболелся живот. Еле дошёл до палаты, плюхнулся на кровать и тихо корчился. Лёха дал мне таблетку, но легче не становилось. В животе как будто поселился единорог и рвался на волю, пробивая себе путь рогом. Я отчего-то вспоминал рассказ Сашки про того парня, которого нашли с распоротым животом: ни человек ножом, ни животное, а как будто рвали руками. Вот что-то похожее я тогда чувствовал.

В глазах было темно, а на лбу – мокро. Краем уха я слышал, как в палате бурлит жизнь: кто-то за чем-то приходил, кто-то зачем-то уходил, все норовили поделиться со мной новостями, как будто всё в порядке. Наверное, час я так пролежал, пока Лёха не сообразил вызвать «Скорую». Синее расплывчатое пятно с дыркой вместо лица мужским голосом сказало: «Аппендицит»,– а дальше начался мрак.

Я пересчитывал кочки и бугорки, по которым проезжала машина «Скорой», уговаривал себя, что это «лежачий полицейский», а значит, дорога уже асфальтовая и скоро приедем. Но мы всё ехали и ехали, а живот мой всё рвали на части. Я вкрасках представлял себе того парня в лесу, и казалось, что я уже выгляжу похоже. Синее пятно впереди иногда оглядывалось на меня, показывая дырку вместо лица. Оно что-то бубнило, и ядаже ему отвечал. А сам только считал ухабы и мысленно просил меня пристрелить. Отчего-то казалось, что если попрошу вслух, мне не откажут.

Потом мы всё-таки приехали, мне даже стало легче от того, что больше не трясёт. Ещё помню – лифта ждали долго и лифтёрша (противное розовое пятно) возмущалась, что её отвлекли от чая. Она склонилась надо мной так низко, я даже почувствовал, как щекочутся ярко-рыжие волосы.

–Не знаю его. Из лагеря, что ли?

–Бу-бу-бу,– ответил синее пятно-врач. Я тогда подумал, что он говорит, как другие врачи пишут – не разобрать. Значит, матёрый. Вылечит.

–Ну да, из лагеря. Контуженую трогать – других дураков нет. Когда вы её уже подожжёте?

–Бу!

–Верь не верь, а что ни лето, так ребят из лагеря к нам везут с острым животом, а то и чем похуже. Эй, пионер!– Она похлопала меня по щекам.– Признавайся, трогал Контуженую? Эту… Марьпалну? Яблоки небось воровал, да?

Я сказал, что не знаю никакой Марьпалны и яблоки ещё зелёные. Лифтёрша довольно хмыкнула:

–Что ж вас вожатые-то не учат, что с местными связываться нельзя!

–Бубубу,– возразил доктор.

–И ничего не выдумываю! Отчего, по-вашему, её хибару до сих пор не снесли? Торчит, как бельмо, в элитном посёлке. Думаете, ей вариантов не предлагали? Предлагали, да предлагатели быстро кончились. Вы травму спросите, сколько у них агентов-шмагентов перебывало? Я тот год только и возила, что на второй этаж.

Тут мы, наконец, приехали. Рыжие волосы лифтёрши уплыли, по глазам резанул свет ламп. Откуда-то из-за головы женский голос крикнул: «Острый живот приехал!» Звучало по-дурацки, но я втот момент был совершенно согласен с формулировкой. А потом почти сразу меня отпустило.

Я видел странный сон. Как будто бегу по перелеску сЛёхой, Китом и всеми нашими на зарядку. И вижу в кустах ноги. Подхожу, а там тот парень с распоротым животом. Лежит, смотрит, как живой, и ни тени боли на его лице. «Ты,– говорит,– зря сКонтуженой связался.– А голос, как у лифтёрши.– Берегись теперь». Я говорю: «Не знаю я никакой Контуженой, мы в посёлке только с парнями дрались». А тут Лёха подходит, берёт меня за руку и ворчит, оттаскивая: «Сколько раз говорить, не связывайся с местными».

Проснулся я уже утром. Живот побаливал, но терпимо. Открыл глаза – никого. Палата на четверых, и яодин. Окно рядом. Я глянул: ничего себе, мы вчера проехали! А мне казалось, петляли целый час! За окном торчали одинаковые крыши таунхаусов и покосившийся домик, в котором мы били стёкла. Даже забор лагеря было видать. Надо же! Совсем рядом.

Я смотрел на ботву в огороде и ситцевую юбку (верхняя половина склонилась над грядкой). В голову стучалось что-то важное, но я плохо соображал. Вспомнил лифтёршу и её: «Не трогай Контуженую»,– и гадал, не приснилась ли? Парень-то с распоротым животом понятно, что приснился. Когда у самого болит живот, хоть вой, и не такое приснится. А вот лифтёрша и какая-то Контуженая, чей дом, как бельмо в элитном посёлке… Не шучу, я на эту Контуженую смотрел целый час, а до меня всё не доходило. Мне было легко после вчерашнего и тяжело после наркоза. Голова не хотела думать о плохом, но голос лифтёрши упорно стоял в ушах, а цветастый зад Контуженой маячил перед глазами.

Я однажды палец порезал, сильно, до кости. Смотрю и думаю: «Так не бывает». Отрицание – защитный механизм стариков и смертников. Вроде и вот оно, а яне верю.