Проснулся от того, что луна за стеклянными дверями больно бьёт в глаза. На улице была глубокая ночь, где-то в деревне лаяли собаки. Несколько секунд я привыкал к темноте, потом разглядел на стене выключатель, щёлкнул… Света не было. Ну да, поэтому все и уехали, оставив меня здесь. Садовые фонарики на улице, подзаряженные за день солнышком, ничего толком не освещали, только светили в лицо, создавая ещё больший мрак.

Я достал телефон, чтобы подсветить: двенадцать пропущенных вызовов! Надо же так крепко уснуть! Все были от матери. Она ведь собиралась ко мне, а почему не пришла? Случилось что? Ладно, если звонила, значит, телефон у неё заряжен. Я набрал мать и опять услышал про «аппарат абонента выключен». Сердце заколотилось так, что его звук отдавался в телефонной трубке. Что за… И тут я услышал шаги.

Кто-то лёгкий, женщина или ребёнок, бодро бежал вниз по лестнице, перескакивая ступеньки. Я нырнул за диван и тут же подумал: «Вот глупость, это наверняка мать ищет меня по всей больнице!» Ну и что, что я лежал у самого входа: во‐первых, темно, а во‐вторых, мимо спящего легко пройти, не заметив. Но выбрался я не сразу. Вскакивать и кричать: «Мам, я здесь»,– было отчего-то боязно. Я осторожно высунулся и стал смотреть на дверь чёрной лестницы, кто бы там ни был, мимо меня не пройдёт.

И тут меня накрыл приступ кашля. В горле свербило так, что я боялся выплюнуть лёгкие. Кашель мой эхом разносился по пустой больнице, перебивая шум шагов. Ещё я подумал, что, кто бы там ни был на лестнице, теперь он меня точно заметит. А раскашлялся я не на шутку, аж слёзы выступили. В какой-то момент мне показалось, что меня держат за горло: воздуха не хватало.

Я хрипел, а шаги приближались. Вот сейчас откроется дверь… Дверь действительно хлопнула, но не та, на которую я смотрел. Не помню, чтобы здесь был ещё один выход… Если мать (а это, скорее всего, она) опять меня не найдёт, мне несдобровать. Я, наконец, прокашлялся, подхватил рюкзак и побежал к лестнице, подсвечивая дорогу телефоном. Видно было прекрасно, даже песчинки на серой напольной плитке. Я потянул дверь на кондовой дребезжащей пружине и оказался на чёрной лестнице.

Здесь было темнее, чем в холле, окошко между пролётами совсем маленькое, и лунный свет почти не проникал.

–Мам…

–Я здесь.– Голос доносился будто из-под земли. Никаких посторонних дверей видно не было: лестница вверх, лестница вниз, в подвал… Туда она, что ли, отправилась? Проскочила выход, бывает. А почему не торопится выходить? Я спустился к подвалу и подёргал дверь:

–Мам!– Заперто.

На всякий случай я постучал ногой и прислушался. За дверью был белый шум, как в телефонной трубке. Не знал, что в помещениях такое бывает. Показалось?

–Мам, ты здесь?

Тишина. Похоже, я иправда перележал в больнице. Но в любом случае кто спускался по лестнице и хлопнул дверью? Я подумал, что мать спустилась с этажа на этаж, но вспомнил, что все двери, кроме нашего отделения, были заперты. Я пробежал пару этажей вверх, но быстро выдохся. Отрезанный аппендикс напомнил о себе, и мне пришлось сесть на ступеньку передохнуть. На лестнице было тихо, я только своё дыхание и слышал. Дышалось тяжело, и шов побаливал. Я сидел и шарил по углам лучом телефона. Не знаю, что я хотел увидеть, но тут сзади кто-то легонько потянул меня за рюкзак.

Вопль вырвался сам собой, я даже не понял сразу, что ору. Рванул вперёд, споткнулся, протаранил подбородком пару ступеней, вскочил… Телефон я держал впереди себя, как щит. И вголубом свете луча никого не было. Я завертелся на месте, как собака за своим хвостом, освещая обзор телефоном. Никого.

–Эй! Я таких шуток не люблю.

Тихо. Я пощупал рюкзак за спиной: «молния» застегнута. Опять показалось? Каких только вымышленных чудищ не встретишь ночью на пустой лестнице! В свет луча на полу попали чьи-то грязные следы,– бахилы надевать надо. Что-то меня в этих следах смутило, но я не стал вглядываться, решил, что с меня хватит. Стал спускаться и всё равно на полдороге понял: хозяин следов ходил босиком. Я чётко видел пальцы, причём два из них… Чушь, чушь, хватит, хватит!

Первым делом я вышел обратно в холл, там светлее. Уселся на подоконник и попробовал ещё раз позвонить матери. «Аппарат абонента выключен»,– кто бы сомневался. Вообще, пора было валить из больницы, даже если на лестнице была мать, она рано или поздно соберётся домой. Дойду до посёлка, там разберусь. Хоть бы номер дома скинула, чем звонить двенадцать раз!

Ворча, я дёрнул ручку входной двери: конечно, заперта! Прекрасно, прекрасно, я заперт ночью в пустой больнице, мои родители неизвестно где, а телефон у них не отвечает…

Вот я болван! Как будто мне больше позвонить некому! Совсем здесь в больнице одичал. С этой мыслью я стал набирать номер Кита. Ну и что, что второй час ночи, у меня экстренный случай. Трубку взяли сразу:

–Ну?– Конечно, я его разбудил.

–Кит! Меня заперли в больнице одного, представляешь? У них с электричеством что-то, все и уехали. Скажи Лёхе, чтобы сказал моим, чтоб… Выручай, в общем! Я, конечно, могу высадить стеклянные двери…

–Какие двери?– Голос уКита сонный-сонный, ясно, ничего человек не соображает.– Какие двери, когда тебя ещё вчера выписали?

–Да никто меня не выписывал! Я здесь, в больнице, один…

–А что ты там делаешь?– Я пообещал себе, что прибью Кита, как только окажусь на свободе. Пока крикнул ему: «Спи!»– убрал трубку и решительно оглянулся в поисках чего-нибудь тяжёлого. Дома меня, конечно, по головке не погладят, но не сидеть же здесь, пока не починят электричество?

Для начала я всё-таки поковырял замок ножом, но чёртова пластина сидела на очень мелких винтиках, мой нож был толще. Придётся бить стекло. В холле стояли цветы на длинных металлических подставках. Я разгрузил одну, взял за ножку и попробовал на вес: то, что надо!

…Уже размахнулся, чтобы как следует садануть подставкой по стеклянной двери, и тут меня накрыл новый приступ. Кашлять в этот раз не хотелось и не моглось, горло как будто сдавила невидимая рука. Я решил, что это от волнения: не каждый день я линяю из больницы и бью там стёкла. Пальцы разжались сами собой, подставка звонка брякнула об пол. Я присел на пол и хватал воздух ртом, но его отчаянно не хватало. Уличные фонарики забегали перед глазами цветными пятнами. Знакомый голос где-то за спиной сказал: «Береги куклу»,– и яшмякнулся головой об пол.

Легко стало почти сразу. Голова болела нещадно, зато стало можно дышать. Я ещё лежал какое-то время, ни о чём не думая, просто наполняя лёгкие кислородом. Совсем расклеился я вэтой больнице, уже в обмороки падаю. Надо вставать и выбираться отсюда. Сейчас ка-ак!.. Но едва я встал, горло опять стиснула невидимая рука. Присел – стало хуже. Тогда я растянулся на полу и сразу задышал. Что за ерунда?! Если я буду лежать, то сегодня отсюда не выберусь. И завтра и… Когда там все соизволят вернуться? Я вертелся на полу, ища удобную позу: рюкзак мешал. Тогда я его снял, отпихнул, и меня накрыл новый приступ удушья. А не надо было делать резких движений! Я корчился так и этак, пытаясь лечь поудобнее, но невидимая рука по-прежнему сжимала горло, и перед глазами заплясали цветные фонарики. Я запрокинул голову, больно ударился о рюкзак, и тот гулко свалился на пол. Тогда мне сразу стало легче. Несколько секунд я просто дышал и наслаждался тем, что дышу. А потом попробовал встать.