Он подозвал данданаяку.

– Нет, пожалуйста! – закричала Рева. – Сотня ударов кнутом – это слишком много. Бхайрав, ты обещал!

Бхайрав сделал резкий жест рукой, и принцессу окружили стражники, которые тут же вывели ее через заднюю дверь, пока та, рыдая, пыталась вырваться.

– Отпустите ее! Пожалуйста, отпустите ее.

Бхайрав устало провел рукой по лицу. Это тоже было притворством. Осталось ли в нем что-нибудь от того мальчика, которого она знала?

– Я приношу извинения суду. Все это было слишком тяжело для принцессы. Как вы все знаете, она считала Катьяни своей старшей сестрой. Я обещал сохранить Катьяни жизнь, но я не могу быть снисходительным при выборе наказания. Долг перед жителями Чанделы обязывает меня справедливо наказать человека, который несет ответственность за смерть всеми любимой королевской семьи.

– Я этого не делала, – в отчаянии закричала Катьяни, хватаясь за стенки клетки. Но слышал ли ее кто-нибудь? Имело ли это какое-то значение? По всеобщему мнению, она была виновна. Им нужен был козел отпущения, кто-то, кого можно было бы обвинить и наказать. Она оказалась идеальным кандидатом.

Бхайрав бросил Ченту данданаяке.

– Сто ударов кнутом. Затем можно будет отнести ее тело к целителям.

У Катьяни перед глазами все поплыло. Она впилась ногтями в ладонь, сосредоточившись на боли, чтобы не потерять сознание. Это я, Бхайрав, – хотела она закричать. – Мы выросли вместе. Я считала тебя своим братом.

Но из ее пересохшего горла не вырвалось ни звука. Под барабанный бой стражники вытолкнули ее из клетки и опустили на пол перед помостом. Данданаяка направился к ней, размахивая Ченту. В прошлом он всегда относился к ней с уважением. Как и все они. И все же теперь они жаждали ее крови, ликуя каждый раз, когда данданаяка щелкал кнутом.

– Откройте ей спину, – приказал он.

Катьяни вырвалась из рук удерживавших ее стражников.

– Я сама это сделаю, – сказала она громким и твердым голосом. Зал затих, пораженный ее дерзостью.

Прежде, чем Бхайрав успел что-то сказать, Катьяни расстегнула свой жилет и сбросила его с плеч. По залу пронесся вздох. Она стянула камиз через голову. Все ее нутро заполнила нескончаемая ярость.

Может, они ждут, что она снимет еще и лиф? Но Катьяни не стала этого делать. В любом случае это была всего лишь полоска ткани вокруг ее груди. Если они и правда хотели, чтобы она обнажила свою грудь, пусть скажут об этом вслух своими мерзкими языками.

Она опустилась на колени на пол и склонила голову.

– Данданаяка, чего ты ждешь? – рявкнула она.

Послышался шепот удивления и неодобрения. Хорошо. Пусть они запомнят ее голос прежде, чем он надломится. Пусть они запомнят ее незапятнанное кнутом тело. Однажды она придет за ними и заставит пожалеть о том, что они сделали.

– Начинай, – раздраженно сказал Бхайрав. Она подняла глаза и, встретившись с ним взглядом, показала ему свои зубы. Я запомню это, – гласила ее улыбка. – Даже если я забуду все остальное.

Ченту просвистел в воздухе и полоснул ее по спине, радуясь тому, что нашел новую жертву.

– Один, – сказал данданаяка ровным голосом.

Мгновение она ничего не чувствовала. Затем ее пронзила боль – огненный след от лопаток до основания позвоночника.

«Что мне взять? – размышлял Ченту хриплым, маслянистым голосом, который могли слышать лишь его жертвы. – Вот это воспоминание о том, как в десять лет ты впервые победила Айана, а потом, чтобы порадовать, украла для него манго из сада».

Когда кнут со свистом опустился для второго удара, она ахнула и вздрогнула. Воспоминание исчезло, частичка ее сердца погрузилась во тьму.

– Два, – сказал данданаяка.

«На этот раз часть той силы, которой ты так гордишься», – сказал Ченту.

Она обхватила колени кулаками, пытаясь сдержаться, и третий удар кнута ударил в самую сердцевину ее существа, пожирая ее духовную силу. Она не будет плакать; она не доставит им такого удовольствия.

«Мне и самому это не нравится, Катья, – мысленно сказал ей Бхайрав. – Но это необходимо. В конце концов, твое тело заживет».

«Гори в аду, Бхайрав».

Кнут опустился еще раз.

– Четыре, – сказал данданаяка. И… Пять.

Она прикусила губу, чтобы не закричать. По ее спине стекала кровь. Воспоминания вспыхивали и гасли, и духовная сила по частичкам покидала ее.

В тумане агонии она вспомнила призрачный голос.

«Придет время, и ты будешь страдать от сильной боли, тогда вспомни о нас, и мы поглотим твою боль».

«Преты, – подумала она, – если вы меня слышите, то сейчас самое подходящее время, чтобы появиться».

Ченту нанес десятый удар. Но на этот раз он пришелся на спину ужасного бледнокожего существа с раздутым животом и деформированной головой. Она всхлипнула от облегчения. Остался еще хоть кто-то неравнодушный, кто готов был прийти ей на помощь.

Кнут завопил от разочарования.

«Это недопустимо. Ты жульничаешь!»

Данданаяка продолжал избивать прета, не подозревая, что его жертва изменилась.

Спина прета раскололась, и он заскулил в агонии. Воздух наполнился темным, затхлым запахом чего-то гнилого. С каждым ударом кнута прет казался все меньше – он и правда уменьшался в размерах.

Катьяни протянула дрожащую руку к страдающему существу.

«Хватит, – прошептала она. – Спаси себя».

Он поднял свои белые глаза без зрачков.

«Запомни нас такими, какими мы запомнили тебя».

Ченту, свирепый, обезумевший от жажды, опустился вновь. Перед ее полным ужаса взглядом прет превратился в пыль и унесся прочь.

«Наконец-то», – торжествующе сказал Ченту. Но прежде, чем кнут смог полоснуть ее по спине, появился другой прет, и занял место того, что был поглощен кнутом.

«Нет, – прошептала она. – Не надо, пожалуйста, не надо».

Но прет не уходил. Пять ударов, десять, пятнадцать, и он рассыпался в пыль, как и первый.

Появился третий и последний прет. Катьяни, согнувшись, кашляла кровью.

– Пятьдесят пять, – сказала данданаяка, когда исчез последний прет. Желудок Катьяни свело от отчаяния. Даже с помощью прет оставалось еще сорок пять ударов кнутом. Она не сможет это пережить. Жертва претов была бы напрасной. Кто будет их помнить? Кто будет каждый день класть по три рисовых шарика, чтобы освободить их пойманные в ловушку души?

– Пятьдесят шесть, – сказала данданаяка, и Ченту с победным визгом приземлился ей на спину. Она покачнулась и упала вперед на живот. Ее спина превратилась в сплошную реку боли. Снова и снова жестокий кнут опускался, сдирая с нее кожу, обнажая красную, сырую плоть, высасывая ее силы до тех пор, пока она едва могла поднять голову и вспомнить, кто она такая. Кровь забрызгала белый мраморный пол.

Слова веталы пришли сами собой. Ты потеряешь все, что любишь. Ты