навсегда стерлись из ее памяти. Но по этому воспоминанию она скучать не будет.

И все же оно могло бы подготовить ее к тому, что произошло дальше. Внутри нее что-то темное и напоминающее ворона разлетелось на части, а затем вернулось на место, превратившись в белого голубя.

Не уходи, – подумала она, корчась в агонии. – Ты принадлежишь мне.

Голубь покружил над ней разок, словно желая утешить, и улетел. В этот момент ее сердце разрывалось от потери. Татуировка на шее пульсировала холодным огнем, меняя форму. И снова ее связь перешла к кому-то другому, и она снова не имела даже голоса. Но это было бы в последний раз. Она не знала, чья это была мысль, Ачарьи или ее собственная, но она уменьшила ее боль.

– Дело сделано, – сказал Бхайрав дрожащим голосом.

– Я знаю, – сказал Ачарья, с отвращением взглянув на свою правую руку. – Теперь мы уйдем.

Бхайрав выпрямился и попытался, вернув самообладание, напустить на себя спокойный вид.

– Погрузите ее в экипаж, – приказал он стражникам.

Катьяни вскрикнула, когда грубые руки схватили ее за плечи и рывком поставили на ноги.

– Я сам.

Дакш оттолкнул стражников и подхватил ее под руки. Она уставилась в его мрачное лицо, слишком ошеломленная, чтобы протестовать.

– Но Айрия, вы испачкаете кровью свои одежды, – сказал Бхайрав.

Дакш не ответил. Он согнул колени и потянул Катьяни к себе на спину, положив ее руки себе на плечи. Каждое движение отзывалось в ее теле болью, но она сжала губы, твердо решив не издавать ни звука. Она скрестила руки у него на груди, а он схватил ее за запястья и выпрямился. Он нес ее так, чтобы не прикоснуться к ее истерзанной спине и не причинить ей боль. Как мило с его стороны делать это по приказу своего отца. Она знала, что должна быть благодарна, но все, что она чувствовала, это стыд и гнев из-за того, что ее приходилось нести.

Они направились прочь по коридору, и молчаливая толпа расступалась перед ними, словно река. Катьяни одаривала болезненной, окровавленной улыбкой всех, кому не повезло попасться ей на глаза. Они поспешно отводили взгляды и жестами пытались отогнать зло.

Но зло придет за ними. Уже пришло. Они просто еще этого не знали.

Дакш пронес ее по подъездной дорожке, через дворцовые ворота, мимо садов прямо к внешней части крепости. Стражники, горничные, садовники, писцы и священники останавливались, чтобы поглазеть на них. Она одаривала их той же болезненной улыбкой, что и толпу в зале; они тут же отшатывались и спешили прочь. Никто не пытался их остановить. Бхайрав, должно быть, послал гонца вперед них, чтобы ворота оставили открытыми и путь для Ачарьи был открыт.

За последний час стало пасмурно; поднялся легкий ветерок, и пот у нее на лбу начал высыхать.

– Я могу идти, – сказала она, но слова невнятно перетекали одно в другое.

Дакш не соизволил ответить.

– Отбрось свою гордость и позволь ему нести тебя. Нести слабого – хорошо для кармы, – сказал Ачарья.

Слабого, мать его. Она облизнула пересохшие губы и подумала о том, как же сильно хочет воды. По небу прокатился раскат грома и пошел дождь – ничего удивительного, ведь был сезон муссонов, но все равно вода показалась ей особенным подарком. Катьяни подняла лицо, позволяя каплям падать ей на губы. Вода стекала по ее спине, обжигая раны и смывая кровь.

Теплый, приятный дождь – как же она любила играть под ним в детстве. Айану и Реве он тоже понравился, но Бхайрав терпеть не мог промокать. Они часто дразнили его, вытаскивая в сад, когда лил дождь, а служанки гнались за ними, крича, чтобы они сейчас же возвращались.

Каким ужасным теперь казалось это воспоминание. Хотела бы она, чтобы Ченту его забрал. Чтобы Ченту забрал у них все хорошее и плохое, горькое и сладкое. Ничто из этого не больше было реальным.

Они пересекли внешний двор и вышли из крепости через ворота, от которых вела извилистая тропа. Он нес ее уже больше мили, но не смог бы спуститься по скользким ступеням с ней на спине.

– Я могу спуститься вниз, – сказала она, стараясь придать своему голосу силу и уверенность. Но раздался лишь хриплый шепот.

– Заткнись, – сказал Дакш, крепче сжимая ее запястья.

– Дакш, – отрезал Ачарья голосом, полным упрека. Через их связь она почувствовала его недовольство.

– Прости, – сказал Дакш через мгновение. – Я хотел сказать, пожалуйста, не отвлекай меня.

О, ты это имел в виду? Катьяни прикусила губу и ничего не сказала. Они начали свой спуск. Она все время думала, что он вот-вот поскользнется и упадет с мокрых от дождя ступенек, увлекая ее за собой. В конце концов, ступеней было шестьсот. А споткнуться нужно было всего один раз. Падение с такой высоты могло бы серьезно его травмировать. И это была бы ее вина. Она крепко зажмурила глаза, не в силах вынести такого напряжения.

Но он не упал – само по себе чудо. Несмотря на то что дождь усилился, они благополучно спустились с холма. Ачарья держал над ними свой посох, отводя воду так, что казалось, будто они находятся в стеклянном ящике.

Кучер гурукулы и сам экипаж ждали у подножия холма. Ачарья Махавира забрался внутрь и помог Дакшу уложить Катьяни на покрытый травой пол кареты лицом вниз. Она вдохнула аромат травы, и у нее закружилась голова. Дакш сел на скамейку, и лошади тронулись.

Прощай, Бхайрав, – подумала она. – Прощай, Рева. – Ее сердце сжалось. – Похоже, предательство у вас в крови.

– Этот нечестивец, убийца… – начал Дакш.

Она повернула голову, чтобы искоса взглянуть на него, ошеломленная его словами и страстью в его голосе. Дакш всегда был хладнокровен и собран. За исключением того раза…

– Тихо, – сказал Ачарья с ноткой предупреждения в голосе. – Сосредоточься на текущей задаче.

Какой задаче, – гадала она.

Чьи-то руки расстегнули ее лиф, и она напряглась.

– Одежда… – произнесла она срывающимся голосом.

– Отныне ты будешь носить одежды нашей гурукулы, – сказал Ачарья. – Мы должны вылечить твою спину, поэтому, пожалуйста, не двигайся.

Она пыталась, но это было трудно. Прохладная, обезболивающая жидкость, которую вылили ей на спину, принесла мгновенное облегчение, но затем Дакш начал вытирать кровь, и ей пришлось прикусить костяшки пальцев, чтобы не закричать.

– Немного боли – это хорошо, – сказал Ачарья. – Но слишком сильная боль – это плохо. На какое-то время я могу ее уменьшить. Посмотри на меня.

Она подняла голову и посмотрела в его темные, бездонные глаза.

– Спи, – сказал он, и она уснула.