Шрифт:
Закладка:
«Выбежала из видимости зеркала», — подумал я.
Зеркала, стекла, металлические поверхности, даже экраны телефонов и глаза. Через них Зазеркалье «смотрело» на наш мир, через них вбирало в себя новые просторы и новых участников, которые здесь мало чем отличались от мебели. Все, что единожды отражалось, замирало в Зазеркалье на веки вечные или пока на том же месте не отражалось что-то еще. Поэтому обломки домов и мебели напоминали широкие мазки и кляксы. Такими их видело Зазеркалье. Такими нас видел древний мертвый бог.
В книге «Скитания в Зазеркалье. Дневник потерянных» Зазеркалье называлось Вторыми Небесами. Когда планету покрывала толща воды, на ее поверхности отражалось небо. Бесконечные просторы. Но они куда-то делись. Если мировой океан был огромным глазом Зазеркалья, то куда делось отраженное в нем небо? Куда пропали Вторые Небеса? Кто или что забрало их? Величайшие скитальцы — так звали мистиков, что исследовали Зазеркалье — ломали голову над этими вопросами, но так и не пришли к единому ответу.
В девятнадцатом веке шесть мистиков отправились в Зазеркалье, чтобы изучить древние руины на севере Европы. Они искали застывших в отражениях аборигенов, целые постройки и уснувших вечным снов правителей. Но нашли мучительную гибель. «Скитания в Зазеркалье. Дневник потерянных» описывает их путешествие. Ближе к концу записи теряют всякий порядок: буквы скачут по строкам, среди предложений появляются слова на неизвестном языке, а сухой стиль сменяется чувственным — в тексте постепенно проступает отчаяние писаря, его крик о помощи. Дневник заканчивается абзацем: «Мы нашли, что искали. Вторые Небеса дышат. Вторые Небеса смотрят. Вторые Небеса — мир, который мы потеряли. Сломайте зеркала, разбейте окна, закопайте в земле топоры и вилы. Закройте глаза. Ради самих себя».
Книгу нашли другие скитальцы по ту сторону зеркал. Ее сжимал в руках горбатый карлик в юбке из человеческой кожи. На его лице застыли слезы — в них, как в зеркале, отражалась чернота.
Как я понял: скитания в Зазеркалье относились к Запредельным дисциплинам, тем, с помощью которых мистики обманывали мир. Из Вторых Небес вытаскивали предметы, что внешне ничем не отличались от настоящих и были их отражениями. Мир оценивал их также как подлинники. Поэтому скитальцы Зазеркалья часто обменивали отражения на что-то не равное по стоимости. Из-за чего и считались пройдохами. Были и те, кто посвящал себя изучению тайн мира по ту сторону зеркал. Но такие обычно уносили знания в могилу, изредка оставляли после себя журналы с описаниями опытов и наблюдений.
Дорожка вывела в район, где я жил. Обломки домов размножились и возвысились на десятки метров. Сама дорожка расширилась до однополосной, сейчас по ней запросто бы проехал «джип». Мой взгляд приковали многоэтажки. В Зазеркалье они выглядели как гигантские муравьиные фермы, внутри энергично копошились люди. Раннее утро рабочего дня. Взрослые собирались на работу, а школьники и студенты — если такие и были в удаленном от центра районе — спешно давились на кухне завтраком, чтобы не пропустить редкий автобус. Я насчитал три многоэтажки со стенами — они ничем не отличались от подлинников. Остальные были «голыми» и без смущения показывали свои «внутренности».
Виды высоких «человеческих ферм», что понатыкали всюду с лихвой, как иголки в моток ниток, натолкнули на мысль: насколько же мы зависимы от зеркал. Они стояли в каждой спальне, висели в ванных и встречали людей в коридорах. Не только в домах. В поликлиниках, в ресторанах, в магазинах. Очи Вторых Небес смотрели на нас отовсюду. Без устали пожирали наш свет, наши образы.
«Хорошо, что у меня нет зеркал», — поймал себя на мысли.
Я остановился перед серебряным ножом, что лежал посреди дороги. Вчера мы с Надей нашли возле поместья старую одноколесную тележку — она пряталась от солнца под клеенкой. Загрузили в нее одеяло, на него аккуратно положили зеркало из Надиной спальни «лицом» вниз и покатили по дороге в сторону пятиэтажки Семьи плачущей кожи. Толкал тележку, конечно же, я. Все ради тоненькой дорожки прямо к цели. Мы оставили серебряный нож в пятидесяти метрах от домофонной двери и отразили его в зеркале.
Я поднял отражение ножа, положил его в левый карман. Лишним не будет. Следом вытащил настоящий из рюкзака, сжал в правой руке и повернулся в сторону пятиэтажки. Нашел бы даже без ножа. Если остальные дома напоминали муравьиные фермы, то она больше походила на древнюю заброшку, что держалась из последних сил. Казалось, треть отгрыз великан — посередине зияла дыра высотой с два этажа. Крыши не было. Вместо нее в небо тянулись бетонные балки. Внутри никто не двигался. Дом выглядел вымершим, заброшенным давным-давно. Живи я на улице, ни за что не переждал бы в нем ночь. Ни за какие деньги.
В Зазеркалье не было воздуха, но готов поклясться: ноздрей коснулся запах гнили и смерти.
Я подошел к домофонной двери, шагнул мимо нее и проскользнул в рваную дыру в стене.
В подъезде царил полумрак. Под ногами хрустели осколки то ли шприцев, то ли ламп. По стенам ползли граффити, а внизу растекалось темно-коричневое пятно. Запах смерти усилился. Приторно-сладкая гниль пропитала подъезд насквозь — аж голова закружилась. Я натянул на нос и рот воротник толстовки. Помогло не сильно. Мерзкую зловонию разбавил запах моего пота. Единственная лампочка моргала как бешеная. Будь у меня эпилепсия, упал бы в припадке. Она еще и громко трещала, как сторожевая собака, что заметила нарушителя.
Я миновал дыру на месте лестничной клетки первого этажа. Двинулся вверх. В ступеньках зияли черные дыры — в настоящем мире такая лестница давно бы провалилась под своим весом. Поднимался с опаской, внимательно смотрел, куда ступаю, чтобы не упасть в бесконечную темноту. Воздух был сперт. К горлу подступал комок. Руки дрожали, как у заядлого пьяницы. Сердце выпрыгивало из груди. На плечи давила невидимая сила, а за ноги цеплялись крохотные ручки, удерживали, оберегали от продвижения вглубь. Все мое естество кричало: поверни назад, беги, вали отсюда, ты идешь в лапы злу. Зло. Это слово отлично
