Я бросил блокнот на стол. Начертил два кружка на разных концах, провел линию. Сравнил ценность «Я» с «Кармический долг». Чернила высохли в паре сантиметрах — отмерил на глазок — от второго круга. Время для точных расчетов. Приложил линейку и сбоку от линии черкнул: «11,4 см».

— Что делаешь? — спросила Надя.

— Зарабатываю карму. Подай ножницы.

— Их нет. Объясни.

— Подай что-то острое.

— Объясни, что ты делаешь.

Я прошипел сквозь зубы. Уже и забыл, насколько она иногда невыносима. В детстве, когда я играл с машинкой, Надя тоже захотела поиграть. Но машинка была одна. Мелкая чертовка встала над душой и принялась умолять, а затем и требовать, чтобы я отдал игрушку. Три минуты. Три минуты, которые показались вечностью, она повторяла слово: «отдай». Отдай. Тогда ее лицо напоминало каменную маску. Отдай, отдай, отдай, отдай.

Вот что случается, когда ребенка балуют.

— Мистики могут обменять что угодно. Буквально, — сдался я. — Я куплю ложки, вложу в них свои время и усилия и продам.

— О, — только и произнесла Надя. И добавила: — Почему бы не продать время и усилия сразу?

Я дотронулся волос пальцами. Нащупал локон.

— Символизм. Нельзя просто так продать время и усилия. Другое дело, будь у меня часы. Но я не куплю их ради продажи времени. Обойдусь ложками.

Выделил пару волосков, чуть-чуть накрутил на указательный палец и дернул со всей силы. С хрустом голову пронзила боль. Я сдавил челюсти, поморщился. На глаза навернулись слезы.

— Раскусил бы кожу на пальце, — предложила Надя.

— Попробуй, — прошипел я сквозь зубы. — Они жестче, чем кажутся.

— Поверю на слово.

Дрожащей рукой я взял столовую ложку. Серебро переливалось на свету. По нему ползли узоры в виде стебельков, они обвивались вокруг ручки под черпалом. Кончик держала был плоским и круглым. Его обводили такие же плоские овалы, словно лучики солнца или лепестки подсолнуха. Думаю, последнее. Что ни говори, а эта женщина любила растения и цветы. Виноградные лозы на ограде, яблони, огород на заднем дворе. Ее страсть находила выход даже в обычных ложках. Наивный прохожий назвал бы это милым, но у меня ее «человечность» вызывала лишь приступ рвоты.

Я обмотал волосок вокруг ложки два раза — насколько хватило длины. Денег на парикмахера у меня раньше не было, поэтому я стригся сам. В приюте вставал перед пыльным зеркалом, брал в руки старые ножницы, у которых ушки обматывала изолента, а лезвия с трудом резали бумагу. И подстригал по чуть-чуть за раз. Мои «сожители» по комнате смеялись надо мной, ведь иногда стрижка длилась не меньше часа. Все из-за ножниц и моей неумелости. А про бритье и вспоминать не хотелось. Как представлю ржавое лезвие вместо бритвы, по спине пробегает холодок, а на щеках и шее пощипывают давно зажившие раны.

— Сработало? — спросила Надя.

— Сейчас узнаем.

Рядом с прошлой проверкой нарисовал новую и… чернила высохли позже. Отмерил длину линии, записал на ее середине: «11,8 см». Итого столовая ложка из серебра стоит примерно четыре миллиметра. Не самая надежная величина, но выбирать не приходилось.

Я вытащил из рюкзака бинты и медленно, словно пеленаю новорожденного, обмотал вокруг ложки. Откусил зубами от основного мотка. Разорвал краешек на две половины и завязал. Постарался украсить ложку бантиком, но, как ни посмотри, вышла полнейшая хрень. Даже серебро не выдерживало убогости желтых бинтов. Они скрыли «цветочный узор» — только металлический подсолнечник выглядывал из-под уродливого кокона.

«Хоть бы не потеряла в цене», — взмолился я.

— Как ты продашь ее? — не унималась Надя.

— Догадайся.

— Уберешь волос?

— Я уже похоронил его под бинтами.

— Отломаешь кусочек от стола и привяжешь к ложке?

— Так я потрачу карму на этот кусочек, — вздохнул я. — Все намного проще.

Положил ложку на стол и вытащил набор разноцветных мелков из рюкзака. Со вчерашнего дня таскаю их с собой. С меня довольно авантюр с обычным ножом. Пришло время для настоящего оружия.

Достал синий мелок, провел линию от себя к ложке.

— Смотри и поражайся, — произнес я с гордостью, будто отличник, что ответил правильно на все вопросы учителя.

И стер середину.

В «Основах» прием гордо звался Отречением. Мистик разрушал связь с предметом и обменивал его на карму. Обычно кармические должники прибегали к нему в крайнем случае, когда порог долга уже равнялся ценности всего имущества.

Я нагнулся над блокнотом. Пририсовал сбоку, на разных краях листа, два кружка: «Я» и «Кармический долг». Прочертил. Отмерил.

— Ну как там, зазнайка? — буркнула Надя.

— 11 сантиметров и 3… 2,5 миллиметра! — воскликнул я.

— Вау! — обрадовалась она, настолько фальшиво, чтобы даже бесчувственный робот понял. — Целых полтора миллиметра! Ну ты даешь.

— Копейка рубль бережет.

— Говоришь, как старый бомж.

— Я, — только и выдавил я.

Слова застряли камнем в горле, а язык онемел. Я не мог сказать ей. Сказать, что просил милостыню в подземных пешеходных переходах. Сказать, что срывал голосовые связки, пока пел одну и ту же песню по кругу часы на пролет. Сказать, что рылся в мусорках, искал еду, чтобы не умереть с голоду. Сказать, что один раз на меня налетели «собратья по несчастью» и отобрали два кулька банок. Сказать, что в первый год я чуть не замерз в заброшке зимой. С моих губ не сорвалось ни слова. Казалось, пропасть между нами увеличилась. Надя — золотой ребенок. Она росла в тепле, уюте и любви. А я… Я всего лишь плешивая овца, чья роль недалеко ушла в агнца на жертвенном одре.

Я потупил взгляд, и, похоже, от Нади не укрылся смысл моего молчания. Она приобняла себя, поежилась, будто ее окатили ледяной водой и выставили на мороз.

— Прости, — полушепотом произнесла Надя. — Ляпнула не подумав.

Черт. Ее проницательность не к лицу.

— Ничего, — отмахнулся я.

Надя помотала головой и пододвинула к себе книгу о чертях. Перевернула на первую страницу, сгорбилась над старым томом.

— Делай свою магию с ложками, а я почитаю. Работаем вместе. Как там обычно говориться? Одна голова — хорошо, а две — еще лучше?

— Спасибо, — неловко улыбнулся я.

Пододвинул стул из библиотеки к рабочему столу и принялся за ложки. Каждая