— О, Господи, спаси и сохрани раба своего. О…

— Эй, — обратился Владыка к девушкам, пока я надрывал горло за молитвой. — Если я отрублюсь, убейте его.

Я осекся. Слова боязливо встали поперек горла и отказались двигаться дальше.

— Сколь они красивы, — заявил Владыка, — столь же и смертоносны. Пока их вид радует глаза, их когти разрывают на части. Конечно, им далеко до Обоюдной из земель Черного Солнца.

Без понятия, о чем он говорил, но перебивать я отнюдь не спешил. Каждое предложение выигрывало пару секунд. Пару секунд на поиск выхода. На ум сразу пришла входная дверь в коридоре. Сомневаюсь, что убегу от древнего Скрытого, который шутки ради превратил пятерых девушек в живые орудия, но попробовать стоило. Нужно лишь отвлечь его.

— Когда мы виделись в последний раз, она назвала себя Воровкой лиц. Ужасно безвкусно на мой взгляд. Но да ладно. Перейдем к делу. Добро пожаловать в семью.

На последнем предложении Владыка кивнул на девушек, и они тут же энергично закивали.

— Превратил их в чудовищ, — процедил я сквозь зубы. — Запер бедных людей в доме и извратил их ради веселья…

— Люди убивают животных ради еды, истребляют целые виды для себя любимых. Я же устроил себя ферму отнюдь не для веселья. Раны моя еда. Раны — смысл моей жизни. Без ран нас не существует. Я не виноват, что питаюсь ранами, также как люди не виноваты, что едят мясо. У природы нет чувств. Ты можешь или принять это, или отрицать. Но от правды не убежишь.

Владыка откашлялся и продолжил:

— Я порабощу тебя, как их. Сломаю волю, разобью надежды и перепишу мечты. Не волнуйся. Я весьма добр со своими рабами.

— Пожалуй, откажусь, — с трудом выдавил я.

Слова с большой неохотой срывались с губ. Перед глазами застыла «сценка» пинка девушки, а воображение некстати пририсовывало меня на ее место. Один его удар, и перелома не миновать. А, может, и чего по-хуже. Мне верилось: стоит его пальцам сомкнуться на шее, и позвонки хрустнут, как сухая трава в середине лета.

— Я не спрашивал, — покачал Владыка головой. — Ты явился сюда один. Подал себя на блюдечке с голубой каемочкой!

— А я, — подавился своей же слюной. Откашлялся и продолжил: — Вообще-то, и не один. Согласен, только идиот явится сюда в одиночку. И без запасного плана.

Взгляд метнулся на красные шторы, на щель между ними. Владыка проследовал за ним, и мои ноги оторвались от пола. Я резко развернулся и вылетел в коридор. Чуть ли не сорвал собачку, пока расстегивал рюкзак. В моей речи не проскочило ни слова лжи. Мара наглядно показала: как водить за нос одной лишь правдой. А я повторил за ней. Никогда бы не подумал, что правда действеннее вранья.

Когда до двери оставалось три метра, выхватил из рюкзака белый мел, грохнулся на колени и упер кончик в пол. Я проехался до железной преграды, что отделяла меня от свободы. Крутанулся и прыгнул обратно, вглубь коридора. Добежал до краешка белой линии и замкнул защитный контур. У меня получился овал длиною в три метра. Даже если Скрытый нагнется, не достанет до меня. В Зазеркалье круг из мела не сработал, вероятно, из-за того, что черт не последовал за мной в мир зеркал. А схватил меня отражением.

Помимо Скрытого в квартире были девушки. Для них белая преграда не страшнее зебры на пешеходном переходе. Но я уповал на неожиданность и нерасторопность. Мой трюк выиграл секунды две, может, три.

Я прильнул к металлическому листу, черканул линию от замка до стены и…

За спиной загремели тяжелые шаги. На правое плечо упала огромная рука, жирные пальцы сжались и смяли под собой лохмотья толстовки. Владыка отдернул меня от двери и повалил на спину. Пол и потолок поменялись местами. Я увидел голые ступни и желтые длинные ногти, которые не стригли годами. Но мое внимание перетянуло другое — Владыка стоял в белом круге. Скрытый нарушил одно из непреложных правил, вышел за рамки своей роли, и все еще не обернулся Первобытным.

«Какого черта?» — подумал я.

Он взял меня за левое запястье и потащил по коридору. На подходе к спальне поднял над полом, как рыбак долгожданную добычу, вернул в красную комнату и бросил на тот же алый ковер. А сам встал рядом с зеркальной дверцей шкафа.

— Снаружи ждет лишь смерть, — предупредил Владыка. — Мои слуги растерзают тебя, стоит только выйти.

Он замахнулся правой рукой и ударил по зеркалу за спиной, сломал выход. Единственный безопасный выход. Осколки осыпались на пол. Голубь в большой клетке — совсем забыл о нем — волнительно закурлыкал и захлопал крыльями. Наши взгляд сошлись: черные точки в оранжевых глазах бесстрастно смотрели на меня. Перья его были гладкими и блестели от чистоты и постоянного ухода. До этого птица почти не двигалась, не вертела головой из стороны в сторону и, может, даже не дышала. Она напоминала чучело, нежели живое существо.

— Пора обучить Раба послушанию, — заявил Владыка и вытащил из пиджака грязный кухонный нож.

— С-стой! — вытянул я перед собой серебряный нож. Рука дрожала, что не придавало моим словам уверенности, но я продолжил: — Я… Я… заберу у тебя все! Один порез и ты должник! Давай! Рискни!

— Ты сломаешься быстрее. Раны лишь ускорят неизбежное. Я милосерден, поэтому сломаю тебя своими руками и не позволю жажде и голоду раздавить твой рассудок. Каждое твое слово буду восхвалять меня как спасителя. Ты полюбишь меня, как полюбили они.

Владыка указал на девушек. Они сидели на подушках вдоль стены и, казалось, изображали статуи — настолько боялись шелохнуться. Их плечи не приподнимались от дыхания, а глаза прожигали пустоту. Рука одной — белой вороны — застыла на весу, пальцы подогнулись, как крючки. Нога второй — с длинными темными волосами — тянулась над полом, за спинами «подруг». Третья замерла в более удобной позе: на коленях. Нас разделяли каких-то два метра. Владыка же возвышался в трех метрах от меня. В Зазеркалье спальня казалась больше то ли от черной бездны вместо потолка, то ли из-за плоских отражений предметов и людей, то ли от всего вместе. Скорее последнее.

— П-п-погоди секундочку! — выпалил