не относился ни к трезвенникам, ни к «символистам», а скорее подпадал под разряд «малопьющих», за которыми шли тогда по убывающей (а потом наравне) «умеренно пьющие» и «сильно пьющие», возглавляемые тогда единичными, а ныне массовыми алкоголиками. С самого начала и до самого конца общения с этими далеко не богоугодными заведениями я проводил утренние часы в компании себе подобных. Обычно это была партия в так называемый «дамский преферанс» (другое название — «книг»), рассчитанная примерно на два часа, которые при желании и возможности можно было повторить, на четырех игроков большей частью поровну разного пола и приблизительно стольких же болельщиков, преимущественно женского пола. Все это вместе в совокупности и составляло компанию, в рамках непрерывного пустословия которой проходили все 24 дня путевки.

В каждом деянии обязательно должен присутствовать стимул и следовать воздаяние. В данном случае роль стимула и воздаяния играла бутылка рублевой отравиловки (что-то порядка десятки рублей или 30 центов на деньги начала XXI века) с лживой надписью «Портвейн», «Мадера», «Херес» или какой-нибудь более правдивый «Солнцедар» на этикетке. Проигравшие сбрасывались по полтиннику на такую бутылку, из столовой на время крался граненый стакан (подлежавший возврату после использования), он трижды наполнялся до краев и присутствовавшие по очереди отпивали из него — каждый в меру своей испорченности. Почти все дамы, естественно, лишь пригубливали, а на каждого кавалера приходилось от четверти до половины стакана, что позволяло приходить в столовую к обеду не просто так, а «выпимши», и этим принято было хвастаться. При отсутствии стакана все то же самое поглощалось прямо из пущенной по кругу бутылки и конечный результат получался тот же.

В промежутках между сеансами игры полагалось купанье — сначала в грязном Томилинском пруду, а впоследствии в еще не загаженном окончательно Черном море — при непрерывном пустословии составлявших компанию. Частенько это сопровождалось «пляжным волейболом». Так было и в 1948-м и в 1961 году. Единственная разница: сначала был глоток псевдопортвейна и пригубливающие дамы. Потом постепенно дело дошло до стакана «Кокура» на каждую мужскую и женскую физиономию поровну. Все дальнейшее происходило уже без моего личного участия, но не секрет — как именно.

После обеда и более или менее «мертвого» часа отдохновения все повторялось сначала, но уже без спиртного, с упором на прогулки или игры типа шахмат-волейбола. И только после ужина жизнь переходила в новое качество, о котором позднее.

Такого рода компании были типичными и составляли нечто вроде центра санаторной вселенной. Или, что то же самое, — пика распределения на «нормальной кривой» отдыхающей публики. В одну сторону от этого пика шли компании поменьше, пары или совсем одиночки, преимущественно стариков и старушек (но не только), которые обходились без купанья, игр и спиртного, целиком посвящая время либо книге (вариант для женщин — вязанью), либо прогулкам при сопровождающей все эти занятия беспрерывной болтовне. В другую — такие же компании, двойки-тройки или одиночки, для которых выпивка являлась своеобразным спортом, к которому долго готовились и итоги которого потом долго обсуждались.

* * *

Сам дьявол не мог бы придумать более эффективного способа спаивания людей. Оказавшись вне зоны свирепого контроля со стороны своей супруги, тещи и свекрови, типичный евразийский мужчина — русский, украинец, белорус — как ребенок, вполне органично тянулся к пресловутому «запретному плоду». В данном случае — к стопке водки, которую ему в семье подавали только по большим праздникам, а также на свадьбе, похоронах и иных торжествах, причем со скандалом больно били по рукам, когда он, по русскому народному обычаю, тянулся за второй и тем более за третьей. А тут — пей, сколько влезет, безо всякого скандала. Вернее, сколько позволяют копейки, выделенные все той же супругой на газированную воду с сиропом.

Поэтому перед русским умельцем вставала увлекательная неразрешимая задача: как на отпущенные ему наличными жалкие рубли опрокинуть в себя возможно больше капель возможно более дешевого спиртного. И, надо отдать ему должное, русский умелец с этой задачей блистательно справлялся. Как именно — национальный секрет. На практике шло самое настоящее спортивное соревнование. Чемпионом становился тот, кто буквально из ничего «соображал на троих» еще перед завтраком, так что за столом разгоралась оживленная беседа про то, кто кого насколько и за что уважает. Посте завтрака начиналась погоня за следующим сеансом, и к обеду чемпионы были более чем хороши.

После обеда трудность задачи удесятерялась, поскольку финансовые средства полностью иссякали у всех поголовно. Но дальше все шло, как в современной России. В казне — ни копейки, а подходят очередные выборы, и неизвестно откуда — миллиарды навалом. Так и тут: ни у кого ни гроша, но у кого-то заняли, кого-то «выставили» на трешку (обычно у сердобольного бабья), и беседа за ужином полностью повторяет завтрак и обед.

При этом все время между выпивками заполняется увлекательными рассказами про то, кто когда и сколько выпил, как именно его посте этого выворачивало и тому подобное, просто захватывающее слушателей.

А вечер — опять погоня за спиртным с еще меньшими шансами на успех. Тут чемпион тот, кто даже в такой отчаянной ситуации все равно является в палату к утру мертвецки пьяный и валится на кровать, не в силах снять штаны и ботинки. А утром — подъем и снова «соображение на троих» все 24 путевочных дня.

Конечно, как всегда в таких ситуациях, находились и извращенцы. Например, садились в какую-нибудь прокуренную до одурения комнатушку и на протяжении всех 24 суток раскладывали преферанс, периодически запивая очередную пульку четвертью стакана водки. И только в день отъезда с изумлением обнаруживали, что совсем рядом с ними все 24 дня находились красивые женщины и еще более красивое Черное море.

Или можно, например, приехать с Крайнего Севера на Крайний Юг, выпить перед завтраком одному не один, а два-три стакана водки — как привык в Сибири зимой «для сугрева» — а затем выйти на «мужской пляж» у моря и заснуть нагишом утречком на ласковом утреннем южном солнышке. Прямо на спине, широко раскинув руки, как убитый казак.

А потом ближе к обеду проснуться и с изумлением обнаружить, что кожа покраснела не только на груди и животе, причем почему-то ощущения — не из приятных. А уж совсем потом провести остальные 23 дня отпуска в больничной палате и надолго проститься с такой напастью, как женщина (включая законную жену).

И все это — сначала растущими процентами, а потом (уже без меня) — растущими десятками процентов. Вдоль по дороге, ведущей в небытие целого народа. С удобными