Суворов, если не ошибаюсь, со знанием дела утверждал, что любого военного интенданта после года службы можно со спокойной совестью расстреливать, как казнокрада, без суда и следствия. Сегодня этот вердикт безо всяких оговорок можно применить ко всем без исключения организмам, паразитирующим на государственном добре.

…«Торгсеньор» обычно наворовывал (и продолжает делать это до сих пор) столько, что мог и может облагодетельствовать уйму родных и близких. Мне лично уже в 70-х годах приходилось знакомиться с уголовным делом обычного директора столовой, который при 80-рублевой зарплате (эквивалентной 800 рублям полвека назад) сумел накопить на две личные автомашины, на две кооперативных квартиры для двух своих домохозяек с детьми и на две дачи для двух этих семей. Понятно, что любой паразит, присосавшийся к «торгсеньору», как тот — к госдобру, автоматически превращался в «блатмайора», жившего на голову выше прочих смертных.

Далее следовал высший слой служащих-специалистов, которые формально в номенклатуру не входили и многими ее привилегиями и льготами не пользовались, но получали продукты и некоторые другие товары по особой карточке с огромной буквой (литерой) «А». Можете не сомневаться, что этот набор продуктов и всего прочего так же отличался от «обычного», как сегодня «шведский стол» от помойки. Это и были «литер-аки» — скажем, завотделом ТАСС, эквивалент нынешних радиотелебоссов.

Между высшим и низшим слоем органично вписывался средний. С такой же особой карточкой, но у которой наверху красовалась буква не «А», а «Б» («литер-бяки»). Например, моя собственная будущая теща, особый редактор ТАСС, на которую сваливались важные поручения по срочным переводам с немецкого на русский и обратно, за что была поощрена именно таким литером. В результате в «спецстоловой» на одну такую карточку могли прокормиться две женщины, в том числе выкормленная таким способом моя будущая жена. С «обычной» карточкой такой номер не прошел бы просто по количеству калорий. Хотя до литера «А» тут было — как от земли до неба.

Остальные 99 % обладателей карточек (напомним еще раз, что карточки получало меньшинство населения — большинство оставалось «на подножном корму» своего приусадебного участка), в свою очередь, отличались от «питер-бяков» намного больше, нежели те — от «литер-аков». Они получали каждый месяц два разграфленных по дням листочка. На одном в каждой графе красовалось слово «хлеб» с указанием количества граммов. На другом в графах стояли слова «мясо» (оно же могло означать и «рыбу»), «масло» (большей частью подразумевалось подсолнечное) и «крупа» (способная обернуться макаронами).

В последней карточке тоже указывались граммы. Но не на день, а на весь месяц. Это представлялось чем-то вроде «соуса» к основной, хлебной, потому что прожить, скажем, на несколько дохлых рыбешек, бутылку постного масла и кулек-другой макарон целый месяц было просто физически невозможно.

В основу хлебной карточки был заложен «фунт лиха» — ровно 400 (позднее 300) граммов в день, которые полагались учащимся и иждивенцам. Опыт показывает, что это — тот минимум, ниже которого человек начинает умирать с голода не медленно, а быстро (напомним, что в блокадном Ленинграде дневная норма хлеба составляла 125 г). Работникам умственного труда (служащим) добавлялись еще 200 г. А работникам физического труда (рабочим, к которым приплюсовывались ИТР — инженерно-технические работники) — целых 400 г, потому что физический труд требует большего расхода калорий, нежели умственный. При этом рабочие и служащие (включая студентов), в отличие от дошкольников, учащихся школ и прочих иждивенцев, могли получить, вместо этих двух карточек, одну — на завтрак, обед и ужин (с хлебом).

И не дай Бог, если карточку потерял или украли. Это все равно, что на месяц заблудиться в лесу. Теоретически, конечно, можно было прокормиться и на рынке, но зарплата рядовых рабочих и служащих измерялась тогда сотнями рублей, и по карточкам питание обходилось в 200–300 р. на месяц, а на рынке одна лишь буханка хлеба стоила сотню, бутылка водки все пятьсот. Так что без карточек особенно не разгуляешься.

В конце 1947 года карточки отменили. Но деление общества на высший, средний и низший слой (за рамками полностью сохранившейся «номенклатуры» с ее льготами и привилегиями) осталось, только счет пошел на чистые деньги, без карточных купонов. Никуда не девались также «торгсеньоры» и «блатмайоры», расцветавшие по нарастающей вплоть до наших дней.

Сегодня, как известно, очень даже расцветшие — не сравнить с их жалкими предшественниками полвека назад.

* * *

Доходы высшего слоя — это была верхушка дипломированных специалистов, деятелей науки и культуры, а также чиновников, не входивших в «номенклатуру» — варьировались от нескольких тысяч рублей в месяц (ориентировочно от 2–3 для большинства до 5–10 тысяч для меньшинства) до нескольких десятков тысяч для особо выдающихся единиц. Показательны в данном отношении тогдашние анекдоты.

Леонида Утесова якобы спросили, как он сводит концы с концами. Тот якобы ответил: у меня каких-то паршивых пятьдесят тысяч в месяц, у дочери — пять тысяч (знаменитая Эдит, про которую сложили частушку: «О, Эдит, о, Эдит, твой отец знаменит, но хотелось бы знать, кто, Эдит, твоя мать?»), у ее мужа-инженера — пятьсот, так что втроем выкручиваемся.

Сергей Михалков, которому якобы надоели жалобы жены на безденежье, якобы сказал ей: Вот тебе десять тысяч — и живи, как все люди (комизм слов состоял в том, что «все люди» зарабатывали в лучшем случае чуть больше утесовского зятя-инженера).

Конечно, это — анекдоты. Но, как и всякая правда, в которой есть доля шутки, они дают представление о разрыве доходов между «верхом» и «низом» не в несколько раз, как в цивилизованных странах, а в десятки и сотни раз, как в нецивилизованных. А ведь Утесов и Михалков были сущими бомжами по сравнению с любым секретарем обкома (формальная зарплата намного ниже, чем у Эдит) или с подпольным миллионером-снабженцем (который платил партвзносы с пятисот рублей оклада). Так что сегодняшняя пропасть между банкиром и учителем появилась не вчера.

У меня был знакомый отец семейства в Ленинграде и позже такой же родственник в Москве. У обоих инженеров-управленцев высшего класса доходы колебались от 3 до 7 тыс. р. в месяц. И на шее у каждого полностью или частично сидело от 3 до 7 иждивенцев и полуиждивенцев. Не говоря уже о разных приезжих дотационных личностях.

Доходы среднего слоя — квалифицированных рабочих и «средних» служащих вне рамок «номенклатуры» — укладывались в диапазоне 1–2 тыс. р. Тут же вспоминаю отца — заурядного «среднего» чиновника министерства с его 1400 рублями, на которые он содержал если не семью, то уж точно две трети семьи, потому что жена и сын вместе приносили в дом гораздо меньше. Да еще