Крис кивнула. Было видно, что она не особо знала, как это бывает, да и Макс никогда с таким не сталкивался, но оба представляли хотя бы примерно.

– Пойдем тогда?

– Может, зайдем пожрем? – спросил Макс. – У меня осталась сотка.

Медленный снег

Иди погуляй, говорит мама, и Дима на самом деле идет гулять.

– Это не опасно? – это спрашивает папа.

– Да у нас охрана кругом, – это отвечает мама папе.

Элли натягивает поводок, роется в сугробах, нюхает снег. Дима идет иногда за ней, иногда тащит ее за собой. Элли послушная, замечательная, милая. Ее хвост виляет. Дима, кстати, с детства мечтает о хвосте. Он бы хотел длинный, метр или два. Например, лежишь на диване и берешь со стола кружку хвостом. Ну и просто. Прикольно – хвост.

Дорожки кривятся, скалятся желтым кирпичом из-под снега. Дима с Элли сворачивают на узкую тропинку, и открытое пространство сменяется соснами. Они идут, раздвигая одни ветки, уклоняясь от других, вдыхая запах хвои и мороза. Воздух, щекочущий нос. Через пару поворотов дорожка впадает в набережную. Они выходят к пруду, к свету желтых фонарей. Дима отстегивает от ошейника поводок. Элли любит бегать, а не летом здесь нет людей. Это летом приходят купаться люди, а не летом – нет, не приходят.

Дима треплет Элли за ухом. Гладит плотную короткую шерсть на шее. Элли дышит, высунув язык. Бегала. Дима садится на заснеженную скамью. Плотные болоньевые штаны не дают замерзнуть. Смотрит, как фонари отражаются от вечернего темного снега. Как чьи-то следы змейкой ведут по застывшему пруду на другой берег. Как бегает Элли. Как всё… красивое? Ловит момент, не зная, что ловит момент.

– Э, йоу! – момент разрушается голосом сзади.

Дима знает это йоу. Это мальчик, который сосед через пару домов, пришел, это сосед пришел. Дима поворачивается и видит мальчиков. Знакомое и незнакомые лица. Знакомое только этот, который йоу.

– Что тут у нас, умненький Дима? Димасик, Димуличка, привет! – Мальчики позади соседа чему-то радуются. Смотря на них, Дима тоже радуется и улыбается. Умненький! – Гуляем?

Подумав, Дима кивает.

– Паня-ятна. – Сосед йоу его изучает, смотрит. – Вы посмотрите, какая большая хорошая соба-ака…

Он протягивает руку, но Элли пятится и порыкивает. Дима удивляется: Элли всегда спокойная. То есть не всегда спокойная, она часто веселая. Она почти всегда веселая и любит играть (только не в последнее время). Но не злится и не рычит.

– У, какие мы злые, – сосед улыбается. И обращается к Диме: – А хочешь поиграть?

– Да, – подумав, Дима радостно кивает. С ним никто никогда не играет. Он кивает и кивает, словно от кивков зависит его жизнь, вверх и вниз, вверх и вниз, вверх-вниз, вверхвниз ↑↓↑↓↑↓↑.

– Пойдем к плотине, – сосед оборачивается. – Ребята, погнали все к плотине.

Дима улыбается вместе со всеми. Он идет впереди, рядом – Элли, еще рядом – сосед. Остальные мальчики сзади. Они идут по набережной, попадая из круга желтого света в темноту и снова в круг желтого света и снова в темноту и снова в круг желтого света, а потом Дима сбивается со счета. Они идут к плотине, которая уже виднеется и которая уже слышна.

↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓↑↓

* * *

Настя сидела в гостевом кресле напротив стола – старом и странно пузатом. Сидеть тут она не любила, по доброй воле и большому желанию сюда не заходила и в принципе не могла представить, чтобы кто-то забегал в этот кабинет, вальяжно садился в это кресло и небрежно спрашивал: Ну что, как дела, Виталий Афанасьевич?

Впрочем, ей всегда казалось, что сам Золотухин не очень любит гостей в своем закутке. Или просто Насте он никогда не радовался. Сложно было понять.

Сейчас она сидела в старом и странно пузатом кресле напротив директора и выслушивала всё, что о ней думают.

– Вы хоть понимаете, дорогая Анастасия Александровна, какой это позор?!

Настя довольно смутно представляла, какой же это позор, и вообще уже довольно подустала от нытья Золотухина.

– Хорошая, интеллигентная семья! А вы знаете, что они помогают школе? А? На добровольных началах, между прочим. Купили нам в школу компьютеры (Настя посмотрела на моноблок, серебрящийся на столе директора, и попыталась припомнить еще хоть один нормальный компьютер в школе), оплачивали праздники, заказывали всё. Мы со Спиридоновыми в очень хороших отношениях.

– Бога ради, я-то при чем тут.

– Не делайте мне тут вид…

– Ой, да они просто откупаются, как будто вы не… – не выдержала.

– Откупаются? От кого?! От нас?! Они нам ничего не должны. Мы – государственная школа, они нам ничего не должны, нам никто ничего не должен, даже государство, по-моему, считает, что ничего нам не должно. Посмотрите, в каком состоянии здание? Посмотрите, в каких условиях приходится работать! Да Спиридоновы были для нас манной небесной, а вы… А вы говорите – откупаются.

– Не от нас они откупаются, а от себя. От совести своей. Подкинули деньги школе и считают, что сделали всё, что могли.

– Ну вам-то виднее, конечно.

Мне-то действительно виднее, старый дурак.

Оказалось, к нему пришла Анна Спиридонова. Распахнув дверь чуть ли не с ноги, она быстро и очень эмоционально объяснила директору, что ее беспокоило. А беспокоила ее дефектолог, упорно лезущая не в свое дело. Мол, она и раньше была не подарок, а теперь – вы представляете, представляете?! – звонит, встречается в ресторанах, наседает и чего-то требует, считает, что мы плохие родители, хотя у самой-то дочь не подарок, я от своих старших слышала, они с ней в одной школе учатся, так получилось. Я решительно настаиваю, что вам нужно… – и дальше о том, на чем она решительно настаивала.

Настя этого боялась. Она не думала, что до этого дойдет, но сейчас, когда дурак обо всем рассказал, ей стало страшно. Не за себя – за Диму. За них с Димой.

– В общем, вы понимаете. Я забираю у вас Спиридонова, вы уже достаточно натворили, раз уж до меня дошло.

– Но вы, вы не можете! Я же… – работаю здесь практически ради него, – хотела добавить Настя. Не ради твоей откормленной усатой морды же. – Вы знаете, что они хотят сделать? Они отправляют его в интернат! В интернат, понимаете?

– Поберегите силы, Анастасия Александровна, я уже решил, и это не обсуждается.

– Слушайте, я же не просто так, не от нечего делать. Вы представляете…

– Представляю. Или нет. Это не важно. Как я сказал, решено.

«Решено» – как будто это не