Вульф рухнул на пол и перекатился на спину, глядя в тьму камеры. Открыл рот и начал беззвучно кричать. Вульф чувствовал, как из уголков глаз текут слезы, а боль внутри казалась черной и пустой и бездонной.

«Я не сильный. Я сломлен. Я не могу никого спасти. Я не могу спасти даже себя».

Пока он лежал, услышал шепот походки возвращающегося сфинкса, увидел приглушенный красный блеск глаз, устремленных на него, но сам не двинулся, и тварь не стала подходить ближе. Когда Вульф был уверен, что сфинкс ушел, то поднялся на ноги и забрался в койку. Он знал, что не сможет уснуть, но так все равно было хоть чуточку удобнее, чем на холодном камне.

Вульф ощущал фантомное тепло Санти, устроившегося рядом с ним, слышал, как он говорит: «Я буду с тобой. Когда ты подумаешь, что не сможешь выдержать, я помогу. Верь в меня, если не можешь поверить в себя». Нет, это было воспоминание, не фантом; когда он вернулся из Рима разбитым, дрожащим подобием человека, именно это и сказал ему Ник.

Не было никакого Кваллса. Кваллс был призраком, тенью, жутким воспоминанием, кричавшим на поверхности. Привидением, пытающимся утащить во тьму.

Вульф умышленно вообразил Ника во всех подробностях, всех деталях, всех воспоминаниях, какие только мог в себе отыскать, и прижал к себе. Ник о нем позаботится.

Это было обманом, тревогой, ложью, но наконец позволило ускользнуть во тьму шепчущего сна без сновидений.

Глава двадцать первая

Утро с собой принесло своего рода кислое удовлетворение. Вульф проснулся один, свернувшись калачиком на койке, и хотя здесь не было никакого утреннего света, оповещающего о времени суток, лампы вновь зажгли. Вульф слышал обычный шум мужчин и женщин в своих камерах, и до того как подняться, он быстро изучил в своих мыслях карту, располагая всех в трехмерной модели, которую он построил, а потом одного за другим добавил солдат, причем так детально, как только мог. И, наконец, механических стражей.

Воображаемый гость, прибывший в ночи, теперь казался расплывчатым сном, и Вульф был этому рад. Во рту становилось горько при мысли о том, что он столь хрупок. Его пока даже не пытали, только лишили комфорта и наградили скукой и тюремной рутиной.

Однако контрапунктом всего этого определенно и неизбежно являлось знание того, что приближается Празднование Великого сожжения, все они должны были умереть, причем жуткой смертью. Так что в каком-то смысле пытки имелись, и никому из стражников даже не приходилось марать руки в крови заключенных. Хотя, подумал Вульф, большинство бы и глазом не моргнули, если б пришлось.

– Вульф!

Из угла Салеха постучали по решетке, Вульф поднялся и подошел.

– Что такое?

Салех натянуто усмехнулся.

– То есть? Что ночью произошло?

Вульф и забыл, что говорил с Салехом в пучине своих галлюцинаций. Или, на худой конец, надеялся, что и их разговор выдумал. Вульф задумался на мгновение, не зная, как лучше объяснить, но не успел ничего сказать, потому что услышал резкий крик откуда-то из коридора. Сложно было сказать, откуда именно крик исходил, однако потребовалось всего несколько секунд, чтобы информацию разнесли.

– Это мой отец, – сказал Салех. Он пытался говорить спокойно, однако Вульф слышал напряжение в голосе. – Его вывели из камеры. Куда его повели? Зачем?

– Я не знаю, – сказал Вульф. – Сконцентрируйся, Салех. Он ценен. Его не станут казнить тайком, что бы он ни сделал… – он утих и моргнул.

Потому что было это правдой. Ценны были всего несколько из них, разумеется; глава семьи Сеиф был одним, профессор Мария Кент, находящаяся дальше по коридору в восточном крыле, второй. И еще один или два человека, которые были достаточно влиятельны, чтобы считаться уникальными пленниками, которых архивариус захочет уничтожить у всех на глазах.

– Его увели, – сказал Салех. Он все пытался говорить спокойно, но тревога отдавалась дрожью в голосе, которой обычно не было. – Что с ним собираются делать, профессор? Это из-за моей сестры? Из-за вас?

Из-за них, без тени сомнений. Вульф понимал, что на нем большая доля ответственности, если не вины, за то, что происходит с семьей Сеифа; ему придется нести и эту ношу, не дрогнув.

– Да, – честно сказал Вульф. – Поэтому я и здесь, чтобы помочь вам. – «Пожалуйста, все боги Египта, пусть таков и есть план».

– Тогда помогите! Мой отец честный человек, он профессор, который всегда был верен Библиотеке. Вы не можете позволить им навредить ему!

Вульф закрыл глаза на мгновение, а затем вновь открыл.

– Вы правы, – сказал он. – Я не могу. – Он повысил голос. – Стража! Мне нужна стража!

Мужчина, который подошел к его камере, был не один; его сопровождал сфинкс. И оба их взгляда были в равной степени предостерегающими.

– Чего вам? – спросил солдат.

– Я хочу поговорить с руководителем отдела Артифекс, – сказал Вульф. – Немедленно. Это важно.

– Мы до вас доберемся, – сказал солдат. – Ждите своей очереди, Грозовой ворон.

– Ладно. Я подожду. И обязательно скажу руководителю, что ты сказал, когда наконец его увижу, чтобы он знал, кого винить.

– Винить за что?

– Мои бывшие студенты планируют нападение, – сказал Вульф. – Смелое и потенциально разрушительное для Библиотеки, которое произойдет уже в течение ближайших часов. Я знаю, где и когда. Но разумеется, продолжайте бессмысленно пытать заключенных, которые ничего об этом не знают. Уверен, это очень эффективно. – Его презрение, как он давно уяснил, работало особенно действенно, и он использовал его и сейчас для пущего эффекта. Это не было притворством. Вульф и правда находил этих солдат заслуживающими презрения. Они давным-давно скомпрометировали свою истинную преданность, привязав ее к личности одного человека. Когда они проиграют, путь больше не будет иметь значения и никакие оправдания в мире их не спасут. Они были порочны и в какой-то степени понимали это.

– С чего мне вам верить?

Вульф пожал плечами:

– Так не верьте. Как я и сказал: я расскажу руководителю всю историю. Включая подробности о том, что вы не удосужились сообщить о неминуемой угрозе Библиотеке. Неважно. Я рад подождать.

Он отвернулся от решетки и растянулся на койке. Даже беззвучно присвистнул.

Потребовалось всего пятнадцать секунд, если считать быстрый пульс, чтобы солдат повернул ключ в замке.

– На выход, – проворчал он. – Сейчас же. Если это обман, поплатитесь.

– Разумеется, – сказал Вульф. – Не сомневаюсь.

Он сел, подавляя неподдельную волну тошноты и головокружения, а потом заставил себя подняться на ноги. Он ничего не покажет – ни усталости, ни страха, ни кричащей паники. У него годы опыта в сокрытии всего этого от всех, кроме людей, которые для него были важны.

«Сломанные кости, срастаясь, становятся в два раза сильнее», – напомнил он себе. Санти научил его этой мантре в ночь, когда он перевалился через порог их дома. Он все еще слышал напористый шепот этих слов, если сосредоточивался.