но она умудрилась войти неожиданно, когда он, недовольный чем-то, тыкал пальцем в обмахивателя опахалом. Вдруг, увидев напротив дочь императора Явара, пожилой ракшас вздрогнул, и высыпал семечки из горсти в чашу.

Демонесса опустилась перед ним на пятки, элегантно раскинув веером полы одежд.

— Мехраба, Азиз-паша.

— Мехраба, Метеа-эмир-ханум. Ну что, ещё не назначили на моё место⁈

Такой враждебности она не ожидала. Но, впрочем, он сказал это весьма добродушным тоном.

— Я не думаю, уважаемый Азиз-паша, что являюсь достаточно опытным командиром, чтобы заменить вас. К тому же, я ничего не слышала о чем-либо подобном, и, уверяю Вас — я лично буду против такой затеи.

— Как же… будут ли спрашивать твоего согласия, и светоч моего сердца, если захотят повысить?

— Но…

— Ведь позор, позор на мою седую голову! Что мне делать теперь, мужу трёх жен, отцу четырёх дочерей⁈ Ведь это ты, солнце и радость, нынче — героиня, а я так… ворона.

— Почему, Азиз-паша? Ведь это вы выиграли бой, вы были старшим офицером, вы назначили меня, вы победитель — а я выполняла ваши приказы! И если уж быть до конца откровенными, то не самым лучшим образом… Вы ведь знаете, что у меня в полку наибольшие потери…

— Ты ведь атаковала, девочка, — неожиданно она увидела слезу на толстом лице ракшаса: — Потери всегда неизбежны, о кипарис среди шайтанов, тем более в нашем роду войск — голой грудью на пушки! Я… — он неожиданно встал и заходил перед нею: Я никогда не ожидал ничего хорошего от твоего появления, дочка. Мало того, что меня дома, может быть, ждёт топор палача только за то, что ты, солнце моё, скрывалось в моём полку, так тебя, о радость тысячи взоров ещё саму определили ко мне в подчинённые! Я ещё думал, за какие грехи такая немилость на мои седины — сидеть теперь в тылу, не рыпаться, не дай Аллах, да славится его имя, всемилостивейшего и всемилосердного, упадёт с вашей головы хоть волосок! Да и что делать с тобой, газель моя солнечная, я не знал — с одной стороны, я обязан тебе подчиняться, как дочери императора, а с другой — командовать, как одним из своих эмиров. Потом я увидел тебя, прекрасную как топаз в короне — и против воли, ты мне понравилась. Потом было строительство лагеря — и я тебя зауважал, потом — беспорядки первого дня, и я тобой восхитился, и, наконец — твой триумф, взятие этих двух батарей…

— Вообще-то больше поработали призраки, чем я, — попытались перебить его девушка.

— Но хвалят-то тебя, о солнце среди шайтанов! Без тебя, без твоей смелости, оттуда бы вообще никто живым не вышел, солнышко! Даже призраки. И, говоря честно, я слишком стар, слишком толст, слишком труслив, чтобы атаковать такие укрепления… Вот, — он бухнулся на свои подушки, пиала с виноградом перевернулась, и ягоды раскатились по шелку лежанки и карте: — Теперь я только жду, когда меня заменят тобой, отважнейшая из дочерей твоего рода. Не говори ничего — Махмуду просто повезло, что Аллах прибрал его к себе, к райским гуриям, иначе бы и его попросили с командования, чтобы освободить место для тебя, гурии Ада. Следующим буду я… потом, не знаю, может Арслан-ага… или кто-то ещё.

Принцесса никогда не смотрела на свою собственную жизнь с такого ракурса. Ну, конечно, приятно, когда на тебя по малейшему капризу сыпятся тучи подарков, но вдруг узнавать, что среди них есть вещи кому-то дорогие, и отобранные у этих несчастных…

Она чуть склонилась к своему командиру через уставленный яствами стол, и, понизив голос, произнесла:

— Я никогда не буду претендовать на ваше место, Азиз-паша. Вы мой учитель, сэнсей, а для нас статус наставника — священен. Ваше доверие и советы помогли мне многое узнать о военной науке, чего не вычитаешь в книжках, Азиз-сенсей. И… я вряд ли ещё достойна повышения… я ведь столько всего не знаю…

Азиз-паша перегнулся через стол к ней навстречу, и, подмигнув, шепнул:

— Дочка, поверь мне, мужу трёх жен, отцу пяти дочерей, брату трёх сестёр — ты что-то невероятное. Ты уничтожила врагов, что сумели обмануть и меня, и твоего брата, и даже Тардеш-пашу, командуя наихудшими солдатами Вселенной — и говоришь, что ты неумеха⁈

— Это было чистое везение, — зардевшись и отведя глазки, поджала губки принцесса.

— А что такое удача на войне, как не чистое везение? Для того мы, солдаты, и блюдём свою честь и выполняем праведные заветы строже других, чтобы Аллах, да славится его имя, благословлял нас удачей в бою, и мы могли использовать её, чтобы сохранить чуточку больше жизней. Так что никогда не стесняйся своей удачи, да прославится имя твоего отца, о, солнце среди шайтанов.

— И всё-таки я большая неумеха… — Азиз-паша вдруг напомнил ей Теймура и брата одновременно: — Будут приказания для моего полка, командир⁈

— Нет, — откинувшись на подушки, махнул полной рукой он: — У вас же реорганизация, примите пополнение и отдыхайте, эмир-ханум. Вроде бы должны были ещё вчера закончить, но людям понадобилось какое-то «топливо»-шмопливо, так что пока стоим, обоз вперёд себя пропускаем. Завтра закроем одно из Врат, а когда обоз кончится — и сами пойдём. Хватит тут сидеть, передовая ждёт.

— Я могу быть свободна⁈ — спросила демонесса, поднимаясь.

— Да.

— И больше не волнуйтесь за свою судьбу. Пройдёт ещё много времени, пока я хотя бы с вами сравняюсь, Азиз-паша.

— Командир, который после победы не празднует её, а плачет о погибших солдатах, станет великим полководцем. Надеюсь, мне ещё выпадет честь служить под вашим началом, — донеслось ей вслед.

Кадомацу, полуобернувшись, одарила его краешком улыбки благодарности. Он тоже был хорошим командиром, если знал, о чём переживают его подчинённые.

* * *

День Рожденья будет в Танабата

…Планета называлась Акбузат — в честь любимого коня Шульгена, бывшего наместника системы, а ныне — одного из лидеров восстания. Здесь было намного светлее, чем на предыдущей, но всё равно, для глаз демонов оставались прежние сумерки. Люди говорили, что это холодная копия Земли — те же растения, те же птицы — только всё разноцветное, не то, что на той, где они были раньше. Метеа так и не удосужилась разузнать, как называется тот бесцветный мир, где она получила новое имя.

Здесь обитали наги. Эта мудрая