воспоминаниями. Я боялся того, что она, имеющая кузена-лорда (пусть даже погибшего) не захочет иметь дела со мной, простым крестьянином, у которого и дети тоже будут крестьяне. Поначалу мне не понравился этот щеголь, и я сам был готов сразиться с ним, но потом мне стало жаль его. Хотя он ворвался к Дунам без приглашения, а это уже непростительно. Мы, фермеры, тоже очень не любим незваных гостей.

Но больше всего я сердился на себя. Может быть, излишняя скромность помешала мне, но только выслушав Лорну до конца, я так и не осмелился заговорить о своих чувствах. А ведь я намеревался открыться ей именно в тот вечер, рассказать, как я люблю ее и не мыслю себе жизни без нее. Правда, с моей стороны было бы глупо ожидать, что Лорна в ту же минуту бросилась бы мне на шею и призналась во взаимных чувствах, но все-таки я должен был дать ей понять, что она мне небезразлична. А тогда бы она стала думать обо мне все чаще и, глядишь, постепенно бы привыкла к моим визитам. Тем более, что более опытные в сердечных делах люди говорили мне, что любой девушке приятно сознавать, что кто-то вздыхает по ней. А еще я боялся соперников. Меня постоянно терзала одна и та же мысль. А вдруг кто-нибудь благородного происхождения тоже обратит внимание на мою Лорну, и тогда уже погибнет всякая надежда на ее ответную любовь. Я сжимал кулаки, готовый наброситься на неведомого соперника.

Но и это еще не все. Я пообещал Лорне, что больше не стану тревожить ее понапрасну, ведь я видел, как она с опаской озирается по сторонам, как волнуется, что нас могут застичь вместе. Поэтому мы договорились, что в течение по крайней мере одного месяца, я не буду показываться в долине Дунов, если, конечно, не произойдет ничего непредвиденного. В этом случае Лорна накинет темную ткань на большой белый камень перед входом в свою потайную беседку. Этот камень, как я уже знал, был прекрасно виден с гребня горы, откуда мы проводили разведку с дядюшкой Рубеном.

Итак, я возвращался домой в унылом настроении и преотвратном расположении духа. Однако, войдя на ферму, я рассердился еще больше. Случилось так, что сын барона Марвуд де Уичехальз после охоты на дрофу, измученный и уставший, решил свернуть с дороги и проехать с собаками и слугами через наши земли, а очутившись около дома, заехал к нам, чтобы напиться. И надо же было случиться такому, что в это время в доме никого не было, кроме моей сестры Энни. Я уверен, что он и раньше слышал о красоте Энни и теперь просто решил в этом убедиться собственными глазами. Сестра протянула ему рог с выдержанным яблочным сидром (который мы держали в отдельном бочонке из-за его превосходного вкуса) и Марвуд как бы невзначай схватил ее за руку, а потом стал извиняться и даже снял бобровую шапку, не отводя при этом от Энни глаз. Она поклонилась и только радовалась, что смогла угодить такому благородному и воспитанному молодому человеку. По правде говоря, он был недурен собой, но в его больших черных глазах читалась такая грусть и обреченность, что любая женщина пожалела и приласкала бы его. Я не знаю, что в тот момент он думал об Энни, но со всей уверенностью могу заявить, что второй такой красавицы вы не сыщете во всем Экзмуре (не считая, конечно, Лорны).

Хотя молодой эсквайр Марвуд сильно хотел пить, он смаковал сидр по глоточку, несколько раз поклонился Энни и пил за здравие всех членов нашей семьи, включая меня и вспоминая, как лучшего товарища по Блюнделю. Мы действительно учились вместе, но только он был на три года младше меня и, разумеется, никаких общих интересов у нас в те годы и быть не могло. И пока он искал повода, чтобы подольше побыть с Энни, а та уже и не знала, как отвязаться от назойливого гостя (тем более, она боялась, что во дворе появится мать, или любопытная Лиззи или, что еще хуже — Бетти), в этот момент по округе пронесся тот самый протяжный леденящий кровь звук, который мы неоднократно слышали зимой.

Молодой человек вздрогнул в седле и выронил из руки бычий рог. Энни хотелось кинуться в дом и захлопнуть за собой дверь, но она остолбенела от ужаса и оставалась стоять на месте, бледная, как привидение. Никогда еще этот звук не раздавался так близко от дома, да при том еще до заката солнца. Кроме того, наш пастор все же нашел объяснение этому вою — он сказал, будто это сам дьявол стонет от того, что в наших краях развелось слишком много Дунов.

Марвуд де Уичехальз был не столько перепуган, сколько даже обрадован такой возможностью показать себя с лучшей стороны. Он соскочил с лошади, подбежал к Энни и самым нахальным образом прижал ее к себе. Потом, как бы стараясь успокоить девушку, Марвуд попытался поцеловать ее в губы. Энни умалчивала о том, удалось ли ему это сделать, я надеюсь, что нет, потому что это вовсе недостойно джентльмена благородного происхождения.

В эту минуту во дворе появился не кто иной, как скромный автор этой книги. Я почти летел к дому, сам немного испуганный страшным подземным звуком. Мне сразу не понравились расположившиеся во дворе собаки, поскольку я считаю, что охотиться во время гнездования птиц жестоко. Каково же было мое изумление, когда я увидел Марвуда, обнимающего за талию мою сестру! Энни покраснела и пыталась освободиться от его объятий, поскольку считалась скромной девушкой и не могла влепить ему пощечину.

Возможно, я был неправ, если так, Бог мне судья, но только я, не раздумывая, отвесил Марвуду такой подзатыльник, что он свалился на землю, распластавшись у ведер с молоком. Я бы мог заехать ему и кулаком, но пожалел бывшего однокашника, к тому же тогда он бы уж точно не произнес больше ни слова. Я взял Энни за руку и повел в дом, а сын барона так и остался лежать во дворе.

Я считал, что поступил вполне справедливо, и не боялся никаких последствий, только Энни почему-то в течение последующих нескольких дней была по-прежнему напугана, и я не услышал от нее и слова благодарности. Только Лиззи, которая до того момента презирала меня и даже сочиняла в мой