Шрифт:
Закладка:
— Возможно, — рассеянно ответила Кейт, жалея, что у нее не оказалось крупных планов черно-белого кольца шамплеве, чтобы показать мадам Парсон.
Она попыталась описать его, показывая мадам свои наброски в блокноте.
— Не забывай, эмаль — это язык. Здесь незабудки и анютины глазки. Это колечко было сотворено как знак любви. Чтобы создать такой рисунок, потребуется уйма времени и терпение. А затем его помещают в печь и, возможно, — пуфф! — она всплеснула руками, показывая возможность катастрофы.
— Итак, значит, любовь. А не может это быть траурное кольцо?
— Черное и белое. Любовь и смерть. Даже если кольцо сделано в знак траура, оно будет напоминать живущим о любви ушедших. Это то, что я обожаю в росписи эмалью, — самом выразительном и наиболее человечном ювелирном ремесле. И оно так же не изведано до конца, как и сама жизнь, разве нет? — мадам снова пожала плечами и улыбнулась.
Кейт улыбнулась в ответ и кивнула.
— Безусловно.
— В этом кольце должна быть открытость и легкость. Это я знаю наверняка, потому что оно сделано из расплавленного стекла. Кроме того, если вы посмотрите на него внимательнее, то кольцо раскроется, оно само все расскажет о себе. Белое и черное будут наслаиваться друг на друга… будут проникать одно в другое, если хотите. С кольцом шамплеве вы должны позволить времени идти своим чередом…
Мадам Парсон была права. Тайна кольца шамплеве может быть раскрыта, если Кейт сумеет разгадать символику — язык — черных и белых цветов и какова их связь с великолепным алмазом.
* * *
Тем же вечером Кейт сидела за столиком своего любимого ресторанчика «У Жоржа», что-то машинально чиркала в блокноте и снова обдумывала цветочный рисунок на кольце с одиночным алмазом. Из головы у нее не шли последние слова мадам Парсонс:
Черное и белое. Любовь и смерть. Даже если кольцо сделано в знак траура, оно будет напоминать живущим о любви ушедших. Это то, что я обожаю в росписи эмалью, — самом выразительном и наиболее человечном ювелирном ремесле. И оно так же не изведано до конца, как и сама жизнь, разве нет?
Подошел официант, и Кейт заказала утиное конфи и большой бокал «Шамболь-Мюзиньи». Пир желудка по-французски — никаких загадок!
Пока не принесли вино, Кейт еще раз изучила контуры черных незабудок, вспоминая разговор с мадам Парсонс. Слова мастера по эмали напомнили ей подарок Эсси, который она сделала Кейт в день восемнадцатилетия в кабинете дома на Луисбург-сквер, и ее последние слова: Я думаю, ты начинаешь понимать, что не все в этой жизни делится на черное и белое.
Как и кольцо шамплеве, жизнь бывает сложной и непонятной. Мастеров вдохновляли на создание великой красоты как любовь, так и утрата. Кейт была согласна с мадам Парсонс — и любовь, и утрата — взаимосвязаны. Желание обрести любовь, стремление воссоединяться и надежда, что тебя не забудут, — все это многообразие чувств драгоценности сохраняли в себе от их первоначального создания и проносили через все последующие перерождения. Забытое вновь возрождалось. История каждого ювелирного произведения в действительности не имеет конца. Часто эта история переживает и второе, и третье, и четвертое рождение.
Принесли вино, и Кейт сделала длинный глоток, дав напитку согреть горло. Она посмотрела на часы. В Нью-Йорке уже был час дня, и значит, Маркус вплотную занят на шоу. Должно быть, и телефон его выключен.
И все же Кейт позвонила, просто чтобы услышать его голос. Как и ожидалось, вызов сразу переключился на голосовую почту: «Привет, с вами Маркус. Или не с вами. Короче, оставьте сообщение».
Она сбросила вызов, не сказав ни слова, и установила телефон на беззвучный режим. Затем взяла ломтик багета, намазала соленым маслом и сделала еще один глоток вина, ругая и проклиная себя за подспудное желание видеть Маркуса рядом с собой здесь и сейчас.
Чипсайд, Лондон, 1665 г.
Аврелия сидела рядом с отцом за рабочим столом, пока он колдовал над золотым кольцом, обстукивая его на наковальне. Вдоль стены свисали с крючков длинные золотые ожерелья, словно листопад в утреннем свете, а рядом лежал полуоткрытый бархатный мешочек, в котором мерцали жемчужины. Не обращая внимания на звон ювелирного молоточка, Аврелия смотрела сквозь приоткрытые жалюзи на противоположную сторону улицы, наблюдая, как по ней тянутся гужевые повозки, загруженные гниющими телами. Трупы вывозили за город и сбрасывали в огромные ямы. Девочка потянула за веревку на жалюзи и чуть приоткрыла их, чтобы впустить в мастерскую мягкий летний свет. Отец нахмурился. Как иностранцу, ему запрещалось открывать витрины магазина.
Над косяком входной двери висели три ярко-красных рубина, оберегающие мастерскую от чумы, которая охватила весь Лондон. Воздух в мастерской был кисло-сладким. Каждый день мама опрыскивала комнату лимонной водой, чтобы убить вонь, проникающую с улицы. Мама хотела, чтобы отец вовсе закрыл мастерскую до тех пор, пока болезнь не отступит, но папа настоял на своем. А чем еще он мог заниматься все это время? Кроме того, папа настаивал на продолжении торговли, хотя многие лондонцы позакрывали свои лавки.
— Как же я тогда заработаю денег нам на пропитание, любовь моя, если не буду работать?
Аврелия заметила, как просияли глаза отца, когда он снял кольцо с наковальни, удовлетворенный результатом. Она, как кошка, вытянула шею, подставляя лицо солнцу, и почувствовала его тепло на левой щеке. В эти тяжелые дни оставалось довольствоваться вот такими крохотными очагами удовольствий.
С прошлого лета мама заметно сдала. Тогда, в течение одной недели, умерли оба брата Аврелии — Дэвид и Джорж. И сейчас, закрыв глаза, Аврелия вспомнила, как маленькие тела заворачивали в льняные саваны.
Это случилось год назад. С тех пор инспекторы сняли крест с дверей их магазина, который предупреждал людей о том, что здесь была чума. И все же посетителей у них было мало.
Папа оторвал взгляд от наковальни и посмотрел на другой конец стола, где своей очереди поджидали еще два предмета.
Аврелия взяла один из них — изумруд размером с детский кулачок. Она повертела камень в руках, чувствуя, как его углы холодят ей ладонь.
Когда она передала изумруд отцу, он указал на защелку в камне и открыл верхнюю его часть. Внутри оказался встроен часовой механизм с изящным золотым циферблатом.
— Мне нужно быть с ним поосторожней. Одно неверное движение напильником, и камень может расколоться.
Аврелия пододвинула ближе к отцу кожаный футляр, в котором находился второй предмет — флакон для ароматических масел на золотой цепочке. Футляр завалился набок, и из флакона вытекла капля жидкости.
Аврелия уловила запахи лимонного и розмаринового масел, которыми они каждое утро смазывали себе виски и запястья. Она окунула пальцы в пролитое масло и поднесла их к носу. Теперь Аврелия могла почувствовать слабое присутствие лаванды, розового масла и корицы, а также более сильный след серой амбры.
