Париж, наши дни

Кейт находилась в мастерской дома Картье, которая располагалась на верхнем этаже здания барона Османа на Рю-де-ла-Пэ в Париже. Она подошла к огромному окну, залитому солнечным светом, и посмотрела вниз. Вдоль улицы — и справа, и слева — тянулись роскошные ювелирные магазины и модные бутики. Легкий ветерок волновал элегантно оформленные навесы над парадными входами в магазины. Окна и балконы этажами выше были украшены однотипными ящиками-кашпо с красными и розовыми цветами.

Кейт улыбнулась увиденному и почувствовала, как у нее сосет под ложечкой. Она перекусила слоеным круассаном, отщипывая по кусочку из бумажного пакетика, во время своего марш-броска от метро «Опера», и теперь жалела, что не приехала немного пораньше, чтобы посидеть за мраморным столиком в одном из уличных кафе. Попивая посредственный парижский кофе, она бы колебалась над выбором между незатейливым круассаном с малиновым джемом и более изысканным миндальным круассаном с тягучей франжипановой начинкой.

В мастерской пахло кожей, металлом и слегка дымом. Кейт взяла за правило бывать здесь хотя бы раз в год. Для нее это был способ приобщиться к вдохновению и энергетике лучших ювелиров мира и возможность отдать должное всем профессионалам, через чьи искусные руки проходили прекрасные образцы ювелирного мастерства. И каждый раз она заново поражалась предельной отточенности их ремесла, но вместе с тем и дерзости их творческого воображения и фантазии, от которых просто захватывало дух.

Вдоль стен мастерской были расставлены цветовые палитры и флаконы с разноцветными кристаллами. Дюжина мужчин и женщин прильнули к своим микроскопам, орудуя кисточками настолько тонкими, что ими без труда можно было разрисовать рисовое зернышко. Рабочие столы были завалены лупами, миниатюрными молоточками и наковальнями, а на коленях мастеров были расстелены традиционные замшевые салфетки, которые служили отличными собирателями мельчайших кусочков серебра, золота и платины. Граверы с помощью штихелей с алмазными наконечниками вырезали узоры на золотых заготовках колец и циферблатах для часов. Рядом ученики по эмалевому искусству измельчали стекло в порошок массивными пестиками в металлических ступках, чтобы потом, добавив в порошок воды, приготовить эмалевую пасту.

— Доктор Кирби, рада снова видеть вас, — поприветствовала Кейт мадам Парсонс, мастер по эмали.

— А мне всегда приятно побывать в вашей мастерской, — ответила Кейт и пожалела, что не уложила свои лохмы перед встречей с этой галльской «Анной Винтур» с ее строгим каре, шелковой блузкой и облегающей юбкой-карандаш.

— Вот здесь у меня иллюстрации, — сразу перешла к делу мастер. — Мы посылали вам фотографии, которые будут напечатаны в каталоге, иллюстрирующие ваше эссе, но я рада, что вы нашли время, чтобы взглянуть на оригиналы. Ведь это так важно — почувствовать руку художника. Все начинается с фантазии одного человека.

Следующие полчаса они обсуждали дизайн изощренного бриллиантового ожерелья, нарисованного цветной гуашью в различных ракурсах, с подробной проработкой каждой детали, с примерами, как бриллианты будут смотреться на шее человека и как будут сверкать.

— Оно должно быть выставлено в галерее!

— В этом ожерелье более трех тысяч бриллиантов. Больше, чем в изготовленном в 1928 году по заказу Махараджи Патиалы.

Кейт подсчитала, что на изготовление такого ожерелья уйдет не меньше четырех лет, чтобы произвести огранку каждого бриллианта, изготовить каркас, собрать все воедино и отполировать.

— Четыре года на одно ожерелье!

— И скорее всего, его никогда не будут носить на публике, — глаза мастера таинственно блеснули, но она никогда не позволит себе неосторожность раскрыть имя заказчика.

А вот Кейт не смогла удержаться от соблазна погадать… может, это один из ближневосточных шейхов, французская содержанка или доткомовский миллиардер?

— Я хотела спросить, не найдется у вас несколько минут взглянуть на фото экспонатов из чипсайдской коллекции? — спросила Кейт.

Она достала телефон и продемонстрировала мадам Парсонс фотографии Маркуса с финифтевыми ожерельями и золотыми пуговицами.

— Господи! — вырвалось у мадам Парсонс. — Я хотела увидеть их с тех пор, как маленькой девочкой помогала отцу в его мастерской смешивать краски и убираться.

Кейт показала еще несколько крупных планов изумрудных часов и помандера и перешла к шляпной заколке в виде саламандры.

— Посмотрите на эту саламандру — ее спина усеяна изумрудами, а брюшко покрыто эмалью, похожей на мех.

— Эта саламандра, — мадам постучала ноготком по экрану, — просто требует, чтобы ты о ней рассказала. Мы создаем определенный рисунок из эмалей разных цветов… ну, как этот мех, к примеру, а эмаль, как ты знаешь, это толченое стекло. Но как отделить один цвет от другого, еще не придумали. Тут в дело вступает огонь. Мы помещаем украшение в печь и разогреваем до восьмисот градусов, но мы до конца не знаем, что там получится. Это риск, — она замолчала и пожала плечами.

— В этом даже есть какая-то ирония, учитывая, что по старым легендам считалось, будто саламандра может выходить живой из огня, — сказала Кейт.

— Вот именно! — подхватила мадам. — А подумайте, сколько народу пережила эта самая саламандра за все эти годы гражданских войн, эпидемий чумы и Великого пожара. Сам Лондон был разрушен, сожжен и разбомблен. Видите, как сошла эмаль с ее лапок. Я думаю, она бы вообще не сохранилась за эти четыреста лет, если бы не была зарыта. Золото бы переплавили, а камни использовали для чего-нибудь другого, разве нет?