– Мне правда страшно, Себ, – всхлипываю я. – Думаю, это был я. Я убил ее. Что, если это я ее убил?

Тяжесть руки на плече вместо всех слов – она остается там, пока мои слезы не прекращают литься. Размышляю над тем, что говорил. Это правда. Я больше не понимаю, где проходят границы моего безумия.

Наконец он отходит от меня и снова садится на стул.

– Если и есть что-то, что я с уверенностью о тебе знаю, – говорит Себ, – это то, что ты на такое не способен. Ты ее любил. Ты не убивал ее.

– Как ты можешь быть уверен? – спрашиваю я. – Если даже я в этом не уверен?

– Ты сам говорил. Там был еще кто-то. Ты видел, как он это сделал. Тебе нужно лишь убедить в этом полицию. Я поговорю с ними, Ксандер. Расскажу, как много она для тебя значила.

– Спасибо, Себ. Но думаю, все это в прошлом.

Остаток дня мы проводим, тихо занимаясь другими делами. Себ делает какие-то звонки и отменяет намеченные встречи. Он меняет костюм на джинсы и темно-зеленый кашемировый свитер. А когда начинает смеркаться, Себ решается спросить о том, о чем долго, точно знаю, не решался:

– Могу задать вопрос?

– Конечно.

– Что у полиции на тебя? Они ведь зарегистрировали это как несчастный случай. Что изменилось?

Хоть я и ждал этот вопрос, готового ответа у меня нет.

– Я был там. Сказал им, что был свидетелем убийства. Ее убийства.

Он обдумывает услышанное.

– Но я уверен, что люди постоянно сознаются в убийствах, которых не совершали. Я видел этих ненормальных на телевидении, которые… – Тут он осекается. – Должно же быть что-то еще?

– Солиситор считала так же. Пока…

– Пока что?

– Доллары. Они обнаружили долларовый счет. Они знают, что я снял все подчистую незадолго до того, как Грейс… – Закончить предложение у меня не хватает духу.

– Что? – переспрашивает он и останавливается, чтобы закатать рукава.

Лицо его напряжено.

– Я вспомнил, Себ. Вспомнил, что принес их сюда.

– Ах, да. – Он хмурится. – Бенсы.

Пялюсь на него, снова услышав это непонятное слово.

– Бенсы. Мы называли их бенсами. От Бенджамина Франклина. Чье лицо на стодолларовых банкнотах.

Теперь я вспоминаю, как каждый раз, говоря о них, мы будто превращались в гангстеров из 1930-х. Цепляюсь глазами за Себа, надеясь выловить его взгляд, но он отворачивается. Одну или две секунды я смотрю на него, а потом момент уже отыгран. В голове крутится мысль, но я отбрасываю ее. С моей стороны было бы неблагодарным задаваться вопросом, специально ли он отводит взгляд.

– Себ, мне нужны деньги, – наконец произношу я.

Он кивает.

– Конечно. Только почему это так важно? Это же не улика в расследовании убийства? – Себ начинает ерзать на стуле.

– Они думают, я убил ее из-за денег. Вот почему мне они так нужны.

– Из-за твоих денег, Ксанд. Ты не мог убить ее из-за своих денег.

– Моих там только половина, Себ. Только половина. – Оглядываюсь вокруг, чтобы не смотреть ему в глаза. Мне неловко, но я должен спросить: – Что с деньгами, Себ?

Он елозит на стуле, быстро моргает.

– Ничего. Они все так же наверху на чердаке.

Меня кидает в жар.

– Так доллары еще там?

– Да.

– И ты не положил их в банк или, не знаю, не отдал Грейс, ее родственникам?

Он смотрит на меня.

– Насколько мне было известно, деньги принадлежали тебе. Я хранил их для тебя. К тому же она никогда их у меня не просила, а даже если б и попросила, не уверен, что я бы отдал.

Делаю вдох и пытаюсь обработать услышанное. Деньги все еще там. Невероятно, после стольких лет. Меня переполняет благодарность Себу за его дружбу, надежность.

– Где они? Можно их увидеть?

– Они на чердаке. Можешь увидеть когда вздумается.

– Пойдем сейчас?

– Сейчас? Правда? – спрашивает он и делает паузу.

Изучает мое лицо.

– Хорошо. Пойдем.

Мы проходим через коридор и поднимаемся по лестнице. На верхнем пролете он останавливается, уходит что-то искать. Что именно – не знаю, пока он не появляется из комнаты, держа в руках это – специальную удочку, чтобы открыть люк. Задрав голову, он цепляет удочкой за кольцо, и вниз плавно выезжает лестница.

– Пойду первым и включу свет, – говорит он и лезет наверх.

Следую за ним. Пол выложен фанерой, он достаточно опрятен и чист для чердака. Там пыль, но видны островки, где этот ровный слой нарушен. Наблюдаю, как он пробирается вперед, пригнувшись, чтобы не удариться о балки. Потом он останавливается, оглядывается и зовет меня.

– Вот.

Пока иду к нему, замечаю то, что искрой разжигает память. Маленькую картонную коробочку. Воспоминания о ней стрелой пронзают меня. Протягиваю ее Себу.

– Твоя? – спрашиваю я.

Он косит на нее глаза и отвечает:

– Твоя же, нет? Одна из вещей, что ты оставил. Полиция успела забрать кое-что во время обыска, пока я не выставил их. Прости. Не смог их остановить. Вот дерьмо, только погляди на бардак после них.

Он обводит взглядом перевернутые коробки и торчащие доски от сломанной мебели.

Открываю коробку – в ней всякое барахло из прошлой жизни. Миниатюрная куколка с головой кошки. Полированный зеленый камень, который подарила мне Грейс. Билет на концерт. Какие-то пластиковые позолоченные монетки. А в самом низу – томик Пруста. Беру его и не могу отвести взгляд – это вещь, которой я обладал треть века тому назад.

– Ксанд? – зовет Себ.

Он ждет меня.

Кладу книгу в карман и, подойдя к Себу, смотрю туда же, куда и он. На сундук. Совершенно забыл о нем, до этого момента. Когда я пришел сюда с деньгами, в саду стоял старый сосновый сундук. Себу и Нине он служил кофейным столиком. На одной из стенок со временем образовалась трещина – достаточно большая, чтобы Нина решила избавиться от него. И когда мы поднялись на чердак с деньгами, я о нем вспомнил.

– Конечно, – ответил Себ, когда я предложил сложить деньги в сундук.

Я затащил сундук по лестнице наверх, и мы запихали туда мешки. Себ запер его на висячий замок, который где-то нашел, и вручил мне ключ.

На крышке сундука слой пыли – несколько тоньше, чем можно было бы ожидать. Наклоняюсь, чтобы открыть, но тут же осознаю, что он заперт, а ключа у меня нет. Сохранил ли я ключ? Был ли он у меня? Память об этом теплится где-то глубоко, но на ней слишком толстый слой грязи, не дотянуться.

Мозг тут же