руки, буравит взглядом Себа.

– Он что здесь делает?

– Это из-за него я тебе позвонил. Присядь. Кофе?

Она садится, но только на самый краешек стула. Даже не пытается снять свое кроваво-красное пальто. Оно так и остается покрывать ее острые плечи. Отодвигаю стул, чтобы освободить ей место, но она даже не смотрит на меня.

– Ну? – спрашивает она, забирая у Себа чашку с кофе.

– Ну, – вздыхает он. – На самом деле речь о Ксандере.

Оба поворачиваются ко мне.

– Тут такое дело, – говорит Себ. – Некоторое количество лет тому назад Ксандер оставил здесь немного наличных на сохранение. После того, как они с Грейс… – Он кашляет, увидев ее лицо – Ну в общем, они пропали.

Нина выслушивает, но ничего не говорит. Она неторопливо отпивает кофе, аккуратно ставит чашку на стол. И выжидает с непонимающим видом.

– Нина? – Я начинаю раздражаться.

– Что?

Она даже не поднимает взгляд.

– Это ты взяла деньги?

– Какие деньги?

Она ерзает на стуле.

Холод и безразличие, которые она испытывала ко мне когда-то, с годами лишь усилились.

– Двести пятьдесят тысяч долларов. В этом доме. Пропали. Все до единого. – Себ начинает заводиться.

Нина моргает, а затем, не сводя с него взгляд, вытаскивает из сумочки пачку дамских сигарет и закуривает. Запах разносится по воздуху.

– Не понимаю, о чем ты. С ним я не виделась, – она тычет в меня сигаретой, – уже тридцать лет. Да и я бы запомнила четверть миллиона фунтов наличными.

– Долларов, – поправляю я, но она молча отворачивается.

– Нина? – закипает Себ.

– Что?

– Деньги. Где они? Это важно.

Во мне нарастает ужас. Ведь если денег у нее нет, то отыскать их уже не удастся. А значит, это конец.

– Ты знала, что у меня были деньги. Я знаю, Грейс тебе рассказывала, – напирает Себ. – Мы спорили с тобой насчет них. Ты хотела отдать все Грейс.

Она крутится на стуле, а затем неожиданно встает, с резким скрежетом отодвинув его.

– К чему это все, Себастиан? Не за этим же ты вызвал меня сюда.

Себ встает и снова садится. Смотрит на меня, выпрашивая разрешение, но я не успеваю сообразить.

– Нам нужны они, Нина. Ксанду нужны. Сейчас, – говорит он, закатывая рукава.

– Что ж, мне жаль, но вы зря потратили время. Про деньги я ничего не знаю. В глаза их не видела. К тому же я ушла от тебя, ушла из этого дома. И ты точно знаешь, что именно я забрала с собой, – отвечает она и запахивает пальто, готовясь уйти.

Себ протягивает ей что-то, пока она не ушла совсем.

– Нина, – говорит он, и тут я замечаю, что в руке у него болтается сережка.

– Что это? – спрашивает она, и мы оба переводим взгляд на Себа.

– Нашел у сундука, где хранились деньги.

Себ спокойно кладет сережку в ее ладонь. Поочередно гляжу то на нее, то на него. У сундука я ничего не видел.

– Ну, значит, обронила сережку.

– Нина, она была у сундука.

– Какого сундука?

– Того, что служил нам кофейным столиком. Где хранились деньги, – повышает голос Себ.

– Да не была я никогда на твоем чертовом чердаке, – почти визжит Нина.

Тут она осекается и вздыхает.

– Я не говорил про чердак.

– Ну а где еще ему быть? – буркает Нина и снова садится на стул. – Налей-ка выпить чего-нибудь.

– Это ты их украла? – спрашиваю я у нее.

– Не прикидывайся святошей, Ксандер. Сначала их украл ты. Это были деньги Грейс. Ты бросил ее, а затем обчистил ее счет.

– Бросил ее? – Я не верю своим ушам.

Но тут же понимаю: из всего, что сказала сегодня Нина, именно последнее причинило мне самую сильную боль.

– Это она меня бросила. Ты же сама знаешь, Нина. Ведь знаешь?

Мой голос искрится гневом. Пол под ногами ходит ходуном. Я не знаю, кто я, если не тот, чье сердце разбила Грейс. Уж это я помню наверняка.

– Я знаю то, что знаю, – спокойно отвечает она.

– Это она сказала? Что я ее бросил?

– Нет. Она не говорила мне этого, Ксандер. Она бы мне не сказала, да и не нужно было. Когда ты ушел, она была просто раздавлена.

Голова идет кругом, и это кружение мне не остановить. Хорошо бы за что-то ухватиться – за мысль, надежную мысль, которая твердо закреплена на месте. Но ничего нет. И я продолжаю вращаться. На заднем фоне слышу, как Себ требует от Нины признаться, где деньги, а та отвечает тягучими, вязкими фразами. До меня доносятся какие-то обрывки, а я все вращаюсь и вращаюсь.

– Где они? Нужны Ксандеру. Полиция. Полиция? ПОЛИЦИЯ? Расследование убийства. Могут быть вещдоком. Нужны эти деньги, Нина. Их нет.

Ксандер.

– Ксандер, – говорит она.

– Нина! Нет.

Я снова здесь, на щеке горит ее пощечина. Комната пришла в равновесие. Себ и Нина раскраснелись, словно только что катались на американских горках. Все это время они разговаривали, но я как будто наблюдал за ними сквозь стекло. В мыслях сейчас лишь одно: Грейс сказала, что я бросил ее, и она была раздавлена. Ничего не понимаю. Сквозь туман мне видно, как жестикулирует Себ, пытаясь успокоить Нину. Она близко. Слишком близко ко мне. Она рвется ко мне, а Себ ее удерживает. Все в каком-то приглушенном режиме, будто во сне.

– Ты убил ее? – вопит она, разрезая криком пористый воздух и посылая вслед за словами еще одну пощечину.

– Стой! Он не убивал Грейс. – Себ тянет ее за руку.

– Полиция не подозревает никого в убийстве, если нет улик.

– Именно это они и делают, Нина. Но он ее не убивал, – слышу я слова, но все никак не могу оправиться от того, что только что узнал. Как Грейс могла быть раздавлена, если сама ушла от меня, если сама меня разлюбила?

– Она меня разлюбила. Потому и ушла, – бормочу я себе под нос.

Нина откидывает челку с глаз.

– Ты и сам в это не веришь.

– Верю. Она сама сказала, – возражаю я и чувствую, как глаза начинает покалывать.

– Хочешь знать, что она мне сказала? Что ты ее больше не любишь. Что ты всегда любил только ее образ, который сам же и создал. Ты не любил ее настоящую.

– Да как ты можешь говорить такое?! – кричу я.

– Потому что это правда, Ксандер. Ты всегда считал себя лучше нее. Умнее.

– Неправда.

– Ты насмехался надо всем, что нравилось ей. Над йогой, буддизмом, вот этим всем. Даже над ее музыкальным вкусом.

– Ее вкусом?

– Да, ты ненавидел ее музыку. Каждую секунду ты внушал ей, что она никчемна.

Слова звенят у меня в ушах, вытеснив из головы все, что я