– Дари, Лада, идите наверх. Я принесу вам ужин,– отправила нас Светлана.

Лада без возражений осторожно подняла меня под руку и направила к лестнице. В ее комнате меня уже ждала теплая ванна и пушистый банный халат, в котором я всегда тонула. Я и не заметила, как Лада сняла с меня одежду и усадила в воду, а сама села на пол и положила подбородок на обод ванны.

Никому не хотелось говорить. Иногда наши взгляды пересекались, но обе чувствовали боль и вину, что не выдерживали и снова отводили глаза.

После ванны Светлана принесла ужин. Но от запаха еды меня стало подташнивать. Вежливо отказавшись, я замоталась в огромный халат и свернулась комочком в кресле в углу комнаты.

Тихо переговариваясь, Лада с матерью застилали постель, а я смотрела в окно на краешек звездного неба и тонула в новых темных мыслях, вязких, будто смола. Я наконец осознала, что Макрон делал с Лю Мин. А когда Светлана обмолвилась, что естественная – ненасильственная близость приносит удовольствие, я впервые ощутила себя глубоко обманутой.

Мы растем в вопиющем неведении, с чем нам предстоит столкнуться во взрослой жизни. Нам многого не говорят до определенной поры, в обществе отношения не обсуждают, только невнятные слухи. Мы многого не видим, многое запрещено законом и ограничено кодексом. У нас практически нет прав защитить себя от того, что нам неведомо. И теперь я вступала в новую пору, когда открытия не только сбивали с толку, но и шокировали.

После всего увиденного и переживаний за Лю Мин я вдруг открыла куда более страшное знание: с кем связалась сама и что теперь может произойти. Меня охватили полная беспомощность и страх перед собственным будущим. Я резко вдохнула, будто задыхалась от нехватки воздуха, и закрыла рот ладонями, потому что вдох получился слишком громким.

Я смотрела перед собой невидящим взглядом и не могла понять, что шокировало больше всего: чудовищный поступок Макрона или то, как я могла полюбить его. Все это в мыслях не укладывалось: я и он, он и Лю Мин… и перевернуло мир внутри и снаружи… Что теперь я должна делать?!

Я заметила, что в комнате осталась только Лада, когда она села передо мной и погладила по коленям.

– Может, поспишь? Нужно уже отдыхать, завтра итоговый тест…

Я посмотрела на подругу сквозь мутную пелену слез и попыталась подняться, однако меня будто пригвоздило к креслу: закололо в теле, сердце тяжело бухнуло о грудную клетку, эхом раздавшись в голове. А потом мы с Ладой одновременно вздрогнули, когда запищал мой коммуникатор.

– Зачем ты его принесла?– спросила я.– Выкинь!

Лада дотянулась до стола и посмотрела на экран. Тонкая морщинка меж ее бровями сказала мне, что это не родители и никто другой, кому бы я была рада.

– Ты ответишь ему?– осторожно спросила Лада.

Я закрыла глаза и задрожала. Даже слышать о нем невыносимо!

– Всё, всё,– успокоила подруга и снова погладила по коленям.– Я сама ему напишу, чтобы не доставал и… не заподозрил ни в чем…

– Если он не видел нас, в чем ему меня подозревать?– дрогнул мой голос.

– Не в этом,– уверенно покачала головой Лада.– У вас все было идеально… как он считал,– поправилась она,– и вдруг ты перестала реагировать на него. Не нужно вызывать лишних вопросов, чтобы он неожиданно не объявился у тебя на пороге.

– Я тоже так считала…– выдохнула я, положив ладонь на саднящее горло.

– Не думай больше об этом. Я все сделаю. Иди, ложись.

Я еле поднялась и прямо в халате легла поверх одеяла. Через какое-то время Лада потушила свет, прижалась к моему плечу щекой и взяла за руку.

В комнате стало темно, как и у меня внутри. Голова снова болела, я чувствовала себя разбитой и лишенной чего-то важного, что до сегодняшнего дня было стержнем моей жизни, – веры в систему, в отношения, в будущее, и глаз сомкнуть не могла.

«Через двадцать девять дней мой день рождения. Придет комиссия… Что же я им скажу? Макрон хочет участвовать в торгах, и шанс, что кто-то иной перебьет его ставку, равен нулю. Он чистокровный хомони. Он из высшего сословия. И он желает заполучить меня. Теперь я в этом уверена. Никакой тоулиец и никто другой не поднимется выше его ставки. Такие, как он, нарушат все правила и не отступят от задуманного. А что я скажу родителям?»

Подбородок задрожал, как только представила реакцию мамы после того, что расскажу об этом чудовище. Я тут же поклялась, что не сделаю этого никогда. После бала она стала почти спокойной, особенно наблюдая, как развиваются мои отношения с хомони, хоть и заочно. Она надеется, что меня выберет семья Босгордов. Это станет залогом не только моего успешного будущего, но и моих сестер, а значит, и мамы с папой.

Но как я ошиблась в том, кто такой этот Босгорд! Давно ходили слухи, что чистокровные хомони – мужчины отличаются хладнокровием и особой жестокостью. Но слухи обычно преувеличены. Чистокровных всегда боялись, потому что о них мало что известно, живут они закрыто, и у их мужчин жуткие светящиеся глаза. Однако же высший совет состоял из чистокровных хомони и именно он установил ряд правил и законов, которые должны были строго ограничить проявление жестокости по отношению к любому живому существу на планете, и особенно к разумному. Может, члены совета понимали, что только наложением таких ограничений оградят всех от проявления собственной природы? Теперь же я уверилась, что без оснований слухов не бывает. Как говорили родители, «не бывает дыма без огня». И я попала в самую его гущу.

Я открыла глаза от резкого толчка в грудь. Веки такие тяжелые и, кажется, все лицо опухло. Поморгав, я сфокусировала взгляд на незнакомом потолке: по нему прыгали тени от птиц, слетающихся на подоконник за стеклом. Сердце пропустило удар, но потом снова больно стукнулось о грудную клетку.

Утро.

Где-то в углу комнаты пищал и пищал мой коммуникатор, наверное, в кресле под подушкой. Рядом кто-то зашевелился, я испуганно отпрянула. А завидев рыжие спутанные локоны, поняла, где нахожусь и… почему…

Воспоминания о Лю Мин нахлынули горячей волной, а лицо Босгорда встало перед глазами, как приговор. Я покрылась испариной с головы до ног и упала затылком на подушку.

– Какой бес там строчит сообщения?– проворчала Лада и повернула ко мне заспанное лицо.

Я беспомощно посмотрела на подругу и задрожала. Лада, похоже, тоже обо всем вспомнила и напряженно сжала губы. Затем она поднялась на локтях, посмотрела в сторону кресла и снова на меня.

– Я гляну, кто там,– прохрипела она и спрыгнула с кровати.

У меня же не было никакого желания узнать, кто пишет. Я сопротивлялась всем своим существом, потому что знала, кто это мог быть. Я даже не хотела брать в руки это устройство, будто взяв его, сама оказалась бы на том столе под лазерным пером.

– Это Пауло,– хмыкнула Лада.– Желает удачи и просит сообщить, когда сдашь тест.

Тест!