можно разделить на следующие три части: 22 года он провел в родительском доме, 50 лет жил в разных монастырях и пустынях, то в уединении и безмолвии, то в монастырских трудах и послушаниях и 40 лет по прибытии своем в Комельский лес».

Здесь же, в своей лесной обители, преподобный старец, по преданию сказавший перед своим уходом, – «Братья, имейте любовь между собою и храните правила монашеского общежития», – он и скончался в возрасте 112 лет.

Читаем в «Русской Фиваиде на Севере» А. Н. Муравьева: «После молебна настоятель взял с гробовой раки медный осьмиконечный крест и, осенив меня, сказал, что это лучшее сокровище их обители, потому что этим крестом благословил некогда преподобный Сергий радонежский ученика своего Павла Обнорского, когда отпускал его в дальние пустыни Вологодские, и оттого крест сей всегда лежит на возглавии его раки. Мне пришло на мысль: не опасно ли оставлять древнюю сию святыню так открыто, на гробе преподобного? Но настоятель отвечал: «Хотя целый день бывают у нас отверсты двери церковные, чтобы наиболее привлечь молящихся… однако мы постоянно на страже нашей пустыни, которая сама себя и нас охраняет, да и благочестие народа ручается за сохранение достояния церковного».

Говоря о священных реликвиях Павлова Обнорского монастыря, Муравьев также описывает часовню, некогда стоявшую на берегу Нурмы под стенами обители, в которой хранился образ преподобного: «Кроткий лик его встретил меня там в сонме прочих пустынножителей, по сторонам распятого Господа, ради Коего столько подвизались. В руках святого Павла был свиток с надписью: “О, если бы ведали всю силу любви”. Такое краткое воспоминание в пустыне было особенно умилительно для сердца и красноречивее многих витийственных речей». Рядом с образом стояло ведро воды с ковшом для утоления жажды путников в знойный день. «И я вспомнил евангельское слово: “Иже аще напоит единаго от малых сих чашею студены воды, тогмо во имя ученика, аминь глаголю вам, не погубит мзды своея” (Мф. 10, 42)». «И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей» (синодальный перевод).

К сожалению, ни часовни, ни образа, которому поклонился литератор-путешественник, сейчас уже нет. Однако следует признать, что иконография преподобного Павла Обнорского, дошедшая до нас, весьма разнообразна – хорошо известны как изображения святого старца в сонме прочих пустынножителей Русской Фиваиды, так и его персональные иконы. На одной из них (XVI века) он держит в руках свиток, на котором написано: «Не скорбите убо, братие, но по сему же разумейте».

Что означают эти слова и к кому они обращены?

Впервые слова «не скорбите о сем, но паче по сему образ разумеете, аще стяжу некое дерзновение к Богу и Пречистой Его Богоматери, и делание мое угодно Богови будет не токмо не оскудеет святое сие место, но и больми распространится по моем отшествии токмо любовь имети межу собою» прозвучали в житии преподобного Кирилла Белозерского и стали предсмертным обращением святого старца к монашествующим Успенского Белозерского монастыря. А в сокращенном варианте – «не скорбите убо, братие» – они впервые были написаны на свитке, который держал в руках преподобный Кирилл на иконе письма Дионисия Глушицкого.

Впоследствии фраза «Не скорбите, о чада! Се уже предаю вас Богови и Пречистеи Его Матери» появляется в житиях Савватия и Зосимы Соловецких, а на иконописных изображениях соловецких пустынножителей она звучит так: «Не скорбите, братия, но по сему разумейте, аще угодны будут делания ко Господу» – или: «Не плачите, о чада! Предаю вас всемилостивому Богу и Приснодевеи Марии Богородици… Чада моя и братия! То уже о сем не скорбите!»

Наконец, интересно заметить, что на более поздних изображениях преподобного Сергия Радонежского, где он держит в руках свиток, тоже можно видеть эту фразу: «Не скорбите, братия моя, но по сему разумеете, аще обретох благодать пред Богом, то не оскудеет место сие святое, но распространится», – хотя в житии святого ее нет.

Таким образом, можно утверждать, что тема духовного наставничества в путях Русской Фиваиды звучит особенно сильно. Сергиевский посыл оказывается так важен и непреходящ, что без него, кажется, невозможно сохранить «каноническую преемственность» (хотя в первую очередь этот термин применим к ведущему свое начало со времен Апостольских устройству Церкви в целом) северного монашества, где все совершается по чину и уставу «во имя ученика», как сказано у святого Евангелиста Матфея, а духовное завещание становится руководством к действию идущих следом.

Иконографическая антропология подтверждает это утверждение – преподобный Димитрий Прилуцкий похож на преподобного Сергия Радонежского, святой Павел Обнорский – на святого Кирилла Белозерского, хотя их связь и является опосредованной, а преподобный Геннадий Костромской – на преподобного Корнилия Комельского.

Северная иноческая ойкумена, которую можно именовать и собором святых Русской Фиваиды, представляет собой живой организм, который не только одухотворяет (одушевляет) непроходимые дебри Глушицкого или Комельского лесов, наполняя смыслом повседневную жизнь их обитателей, но и расширяет оные географически. Например, ученик святого Павла Обнорского Макарий Писемский, который в течение 20 лет подвизался вместе с Павлом в Костромских лесах и основал тут монастырь, вполне может быть причислен нами к подвижникам Северной Фиваиды, а Корнилий и Арсений Комельские раздвигают границы Вологодской пустыни от Комельского леса до Шекснинских и Пошехонских земель и земель Солигалича.

* * *

В Корнильеве мне довелось побывать дважды – в конце 1980-х и во второй половине 2010-х годов. Единственное, что объединило эти две поездки, как сейчас это можно осмысливать, так это то, что обе были совершены зимой.

С точки зрения истории Северной Фиваиды 27 лет, конечно, ничтожный срок, но с точки зрения эмоций и человеческой памяти – целая бездна…

Основанный в шести верстах от города Грязовца иеромонахом Корнилием монастырь теперь существовал только в голове путешественника, знающего о том, что преподобный пришел в Комельский лес в 1501 году, где обнаружил «храмину разбойническу и вселися в ню, и начал отребляти место то». Знание это было не то что бы уникальным, но совершенно персональным, а потому едва ли доступным тем, кто бывал в этих краях в годы о́ны. Более того, со временем это знание становилось не ведением, но притчей, мифом, когда древность затуманивается, полностью пропадая из обихода, а на смену ей (древности) приходят новые времена, будто бы и бывшие тут всегда, но тоже со временем превращающиеся в миф.

В 1917 году Введенский Корнилиев Комельский монастырь был передан в распоряжение детского дома «Республиканец», а в 1924 году официально закрыт. В записке председателя уездного Грязовецкого исполкома тов. Едемского было отмечено в этой связи: «Монашествующие… с закрытием [монастыря] целиком согласились… верующие, совет и монахи сказали открыто, что давно пора [закрыть]… старики помещены в доме призреваемых». На общем собрании в бывшем монастыре было решено открыть «народный дом», церковь –