Промыслом, он не устремился на север и не нашел для себя желанной пустыни в пределах вологодских. Достигши непроходимого тогда Комельского лесa, занимавшего огромное пространство, и, переходя в нем из дебри, в дебрь, Павел увидел на берегу речки Грязовицы большое дупло устаревшей липы и, поселился в нем».

Именно здесь, в непроходимых дебрях, на берегу лесного потока и встретился преподобный Сергий Нуромский с учениками блаженного Павла, уста которого были заперты, но пение псалмов разносилось по всей округе. Славословя, находился он в то же время в молчании, прикладывал указательный палец правой руки к губам подобно Иоанну Богослову, изображенному на иконе, которая будет написана в Кирилло-Белозерском монастыре лишь в XVII веке, словно повторял за евангелистом: «Многое и другое сотворил Иисус; но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. Аминь» (Ин. 21:25).

Восхитился преподобный Сергий Нуромский святости своего собеседника и попросил его перейти на реку Нурму, чтобы быть ближе к его обители, и указал ему кратчайший к ней путь… Читаем в житии: «старец оставил свое гнездо и перешел на реку Нурму, где ему полюбилось место в полугоре на правом ее берегу, показавшееся ему удобным для безмолвия… он построил себе хижину, не многим просторнее оставленного им дупла, выкопал близ нее колодец и жизнь его опять потекла в подвигах поста, бдения и молитвы, сопровождаемой благодатными слезами умиления… Исконный враг рода человеческого диавол… не оставил в покое старца подвижника, стараясь устрашить его своими мечтаниями и прогнать из пустыни, но как призрак являлась и исчезала бесовская рать, прогоняемая крестным знамением и пламенем молитвы Павловой… Подущаемые им злые люди однажды напали на старца, связали ему руки и ноги, избили и ограбили все, что было у него в келье, но Бог послал добрых людей, которые развязали пустынника».

История, увы, уже хорошо нам знакомая…

Однако дремучие комельские дебри оказываются населенными не только дикими зверями и разбойниками, но и, как сказано в житии, «добрыми людьми». Безжалостность пустыни к иноческой обители являет нам в первую очередь омертвение и опустошение (от слова пустота) человеческой души, совершенно утратившей в суматохе дней мира сего свое Божественное подобие.

Георгий Васильевич Флоровский пишет: «С миром человек связан чрез чувства, чрез чувственные впечатления, – не столько чрез самое тело, сколько чрез чувственность. В этой подвластности чувственным впечатлениям нечистота души; в живости чувственных впечатлений – смерть и мертвенность сердца. Чувственные образы слепят душевное зрение, мешают подлинному видению, – страсти сожигают ведение души. И потому очищение души заключается в преодолении и даже погашении (или “замыкании”) чувств. Тогда становится возможным подлинное и достоверное видение. Душа прозирает в истинный мир, и сама в этом прозрении прозревает… ум очищается наитием Духа, и восхищается к Божественному созерцанию. Но это уже нечто большее и иное, не только гнозис. Это уже начало совершенства… “Лествица оного Царствия внутри тебя, она сокрыта в душе твоей. В самом себе погрузись глубже греха, и найдешь там восхождения, по которым сможешь восходить”».

Погружение «глубже греха» совершается подвижниками Северной Фиваиды буквально, в том смысле, что они жертвенным образом принимают на себя всю мимоестественность и беснование «злых людей», претерпевают страдания, из которых, по словам Святых Отцов Церкви, «воскрешают внутренние движения… касаются глубин неосязаемого моря… исследуют духовные тайны, постижимые мыслию тонкой и простой».

Являясь учеником святого Сергия Радонежского и собеседником преподобного Сергия Нуромского, Павел стал, пожалуй, одним из наиболее ярких в Русской Фиваиде выразителей и проповедников исихии – молчания, «умерщвляющего внешние чувства» (преп. Исаак Сирин). Уже «устроив церковь и монастырь на левом берегу реки Нурмы, преподобный Павел не принял над ними начальства, а вручил его ученику своему Алексию, который и был первым игуменом сего монастыря. Сам же преподобный Павел оставался в прежней своей безмолвной келлии на другом берегу Нурмы и приходил в монастырь только на праздники… Пришед в глубокую старость, имея более ста лет от роду, преподобный Павел не только не ослабевал в подвигах самоотвержения, поста и молитвы, но ещё с большей горячностью духа упражнялся в них», – читаем в «Описании Павлово-Обнорского монастыря Вологодской епархии» Николая Ивановича Суворова (1816–1896), историка и церковного археолога.

Как и преподобные Ферапонт Белозерский и Савватий Соловецкий Павел Обнорский не был рукоположен во священный сан. Можно утверждать, что старцем это было сделано сознательно, дабы ничем не отличаться от обычных «худых» черноризцев, не возноситься над ними, вместе с ними со смирением приступать к Исповеди и Причастию, как и подобает монаху, не дерзающему возложить на себя епитрахиль (символ иерейского служения) как ярма или как ига всей полноты священства. Не украшать себя сияющими ризами во время богослужения, не произносить многословных проповедей, не главенствовать, пусть и невольно, но строго блюсти самоумаление и молчание.

В отличие от большинства монастырей Русской Фиваиды, изначально «куща» преподобного Павла сложилась как особножительный идиоритм. Впрочем, это и было понятно, ведь сам святой Павел имел склонность именно к аскетическому бытованию, к отшельничеству, посещая общее собрание иноков только во время богослужений, в остальное же время, предаваясь трудам, уединенной молитве и молчанию. Обнорская «куща» в полной мере отвечала афонскому скитскому безмолвному житию, в котором, по словам Г. В. Флоровского, «начинается подлинное познание, или гнозис».

«В познании есть свои ступени, – читаем далее у Георгия Васильевича, – Первая ступень есть плотское познание, “голое ведение”, замкнутое в бывании. Это – ложная и опасная ступень. И нужно с нее сойти. На второй ступени человек занят душевными пожеланиями и помышлениями, и узнает, что такое самое естество души. Он постигает тогда премудрость и промысл в строении и течении вещей. Но и этого мало. Только на третьей ступени человек обретает духовность, и ведение становится духовным, возносится над всем земным… умопредставляя Божественные и чудесные действия промысла в естестве существ чувственных и мысленных».

Однако уже в основанном в 1414 году старцем Троицком Обнорском монастыре им было установлено строгое общежитие, устав которого во многом повторял уставы святых Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского. Это было требованием времени и обстоятельств. В житии преподобного сказано: «Блаженный Павел строго запрещал беседовать о чем-нибудь во время пения и чтения в церкви и за обедом в трапезе. Лучше, говорил он, пасть с высоты, чем дозволять себе многоглаголание. На трапезе каждому он велел занимать свое определенное место и пребывать в молчании, так чтобы во время еды неслышно было ничьего голоса, кроме чтеца. Когда братия отходили на какое-нибудь послушание, то так же в молчании и втайне молясь Богу, должны были исполнять его. Каждый должен был трудиться как для того, чтобы не быть праздным и питаться своими трудами, – и далее, – всю жизнь блаженного Павла