что Торелли прекрасный офицер, что произошла ошибка, заблуждение, что никогда Торелли ни на кого не поднимал руку, ни на раненого солдата или на раненого офицера. Но полковник, не доверяя больше Гранди, приказал подполковнику – этой скотине, немедленно расстрелять Торелли. Полковники вошли в наш чулан. Сейчас это было безумие. Смотрели на них, как на помешанных, мы были настроены решительно, защищаться любой ценой, и были готовы стрелять.

Снаружи закричали. Шумели, что тревога, что идут русские. Общее движение, полковники бросились наружу, как ошпаренные.

Безумный подполковник альпийских стрелков обнаружил нечто вроде противотанковой батареи. Направил орудие и приказал стрелять по русским. Сам в сильном возбуждении управлял стрельбой. Рукой указывал, где русские части, которые наступают в сражении.

«Стреляйте, – кричал, – стреляйте быстрее». Злился, потому что не было долго первого выстрела, кусал кулаки, потому что второй выстрел попал почти в цель. Капитан, который дал пощечину Торелли, дрожал как лист. От каждого выстрела противотанковых орудий он вздрагивал. Не понимаю, если это тактический бой или отступление, что ожидать от артиллерии.

Еще два выстрела и… русские начинали волноваться. Очевидно, подошла какая-то наша часть. Кто-то крикнул, что это батальон «Морбеньо». Но подполковник альпийских стрелков не сдавался. Он кричал, чтобы установили два пулемета, хотел организовать сектора обстрела для приближающегося сражения. Многие, более хитрые, вернулись в избы. Искали майора, который сопровождал полковника. Все дрожали. Меня схватили за рукав, и спрашивали, уверены ли мы, что русские не рядом.

Теперь уже батальон «Морбеньо» подходил к деревне. «Морбеньо» был частью арьергарда, а полковник командовал всем арьергардом, но полковник артиллерии не только забыл это, но и взялся их обстреливать.

В то время, как полковник вернулся в избу, мы решили переместиться и исчезнуть. Потому что существовала опасность, что они вернутся к разговору о расстреле: не удалось сделать это с батальоном «Морбеньо», так захотят расстрелять хотя бы одного из «Тирано».

/…/

Прибыл полковник, командир одного пехотного полка со своими офицерами. Позже прибыли раненые из его же части. Необходимо было выселяться. Вошли другие раненые, которые стонали и кричали. Я собрал свои лохмотья, нашел вещевой мешок, разделил с Де Филипписом две пары кальсон, которые там были.

Деревня почти освободилась, собрались в другой избе. Группа альпийских стрелков «забрала» в округе какие-то соты, мы жадно поели пчел вместе с медом. С нами были офицеры из штабной роты батальона. Только прилег, сразу заснул. Меня разбудили, хотелось поесть немного мяса. Сушил кальсоны, намазал ноги жиром против мороза. Мы устали, обессилены. Каждое наше движение было медленным и требовало труда. Мы двигались только за счет силы воли.

/…/ Быстрый марш. Идем маленькими группками, замедляя шаг. Отставшие и сбившиеся более комфортно путешествовали на санях и мулах. На горизонте необъятное черное пятно. Колонна остановилась. Шли вплотную друг к другу, чтобы немного согреться. Остановились, думая и рассуждая, кого пошлют в эту неизвестную пустоту впереди. Прибывали колонны, нас пропускали, потому что батальон «Тирано» будет впереди, как обычно, для сражения.

Прибываем на блокпост. Генерал Мартинат задерживал все колонны, хотел вперед пустить только дивизию «Тридентина». Как всегда, за нашей спиной огромная масса, десятки тысяч сбившихся с пути и отставших, нажимали, для того, чтобы пройти: итальянцы, венгры, немцы. Немцы были более властными. Один капрал, который вел колонну саней, кричал: «Это командир!» («их коммандант» – понемецки) и ехал вперед. Генерал Мартинат схватил за вожжи жеребцов, задержал их в один момент и вышел победителем в этом соревновании. Один наш более приличный пулемет наводил порядок в иерархии среди союзников.

Мы шли в колонне со штабной ротой и батальоном «Эдоло» и двигались только по «Армеештрассе» (армейской дороге). Мороз ниже 30 градусов.

Пронесся слух, что скоро выйдем к немецкой линии обороны. Другие говорили, что идем вперед для новых сражений. Снег не падал, казалось он несся. Местность вокруг вся ровная, ужасно одинаковая. Мы шли, согнувшись вдвое, с узлами из одеял вокруг ног, как если бы встречались с препятствиями на каждом шагу.

/…/

Наступила ночь. Сожженные и брошенные грузовики. Это были последние, которые встретились нам. В лучах пожаров, рядом с грузовиками горы ящиков пустых и разбитых. Вот один ящик галет. Альпийские стрелки бросились как голодные волки. Кричали, что есть сахар среди пустых ящиков на снегу. Собирали пригоршнями снег и пробовали, но не было ничего кроме снега и снега.

Колонна шла вперед. Чтобы догнать бежали, бросаясь из стороны в сторону, толкались с широко раскрытыми глазами. Что-то появилось вдалеке. Кричу колонне. Возможно это деревня, возможно линия немецкой обороны. Добрались до первых домов. Батальоны «Вестоне» и «Верона» вышли, они шли в бой, чтобы занять одну деревню недалеко отсюда. Как и в Постоялом говорили, что 6-й полк альпийских стрелков уже вышел из окружения!

В деревне проходили среди альпийских стрелков дивизии «Кунеэнзе». Слышали, как кричали пьемонтцы.

Не могу больше идти, сел на сани 109-й роты. Свирепый холод, 40 градусов ниже нуля. Теперь остановились. Макканьо указал на ряд изб, крикнул, что они пустые и что мы должны их занять. Макканьо был здесь много времени, он с утра искал батальон.

Один бедный итальянский солдат без жакета, без рукавиц, без ботинок, почти голый в такой мороз. Просунулся на половину к нам и стал громко кричать: «Мне нужен итальянский офицер, дайте мне итальянского офицера». Он сошел с ума. Катался по земле и вскакивал на ноги, падал на спину, кричал как раненый зверь. Кто-то дразнил его, смеясь над ним, другие толкали его, выбросили наружу.

Двинулись по направлению к месту назначения. Ни одна коморка не была свободна. Все избы заняли части дивизии «Кунеэнзе» и штабы армейского корпуса и дивизии «Тридентина». Мы обходили все дома – бесполезно.

/…/

22 января 1943

/…/

После трех часов марша по бесконечной равнине, замедлили движение. Мы остановились вне дороги, в то время как колонны продолжали идти. В двух шагах от нас пожилой капитан протягивал к нам руки, как если бы просил милостыню. Он дрожал, плакал, просил: «Спасите меня ради моих детей, для моих ребятишек, спасите меня». Мы испытываем сострадание, но как же сострадания для других? Тысячи людей, проходивших рядом, игнорировали его. Наш медик доктор Кьяппа, устроил его на одни сани.

На остановке батальону «Тирано» вновь удалось войти в колонну. Вне дороги никто больше не двигался. Макканьо пытался арестовать немцев, за их постоянное самоуправство. Один пулемет решает проблемы, вместе с неутомимым Перего это большая сила. Так нам удалось, наконец, двинуться в путь.

На левом фланге встретили один оазис из нескольких изб, там