Шрифт:
Закладка:
Все кричали. Кричали те, кто искал спасения, кто не мог больше встать. Колонны сбились, полная дезорганизация, искали укрытия для мулов и саней. Тем временем на краю деревни началась интенсивная перестрелка. Ничего не могу понять; то ли это наши, которые атакуют, то ли русские. Позади наших колонн начался дождь из разрывов мин и снарядов, одни взрывы, а после пустота. Осколки косили всех вокруг, потом взрывы стали удаляться.
Отступаем в невероятной мешанине различных частей, мулов, саней, сбившихся с пути. Еще одна часть нашей колонны, которая спускалась около Николаевки, сейчас возвращается. Необъятная толпа волнуется: десятки тысяч безоружных людей, без всякой надежды. Русские открыли интенсивный огонь из противотанковых орудий, трассирующие пули, отправленные из Николаевки по навесной траектории, влетали в черную массу, свистели низко и опускались за нашими спинами.
Как обычно, когда все казалось кончено, вспомнили о батальонах из дивизии «Тридентина». Генералы Ревербери и Мартинат, полковник Адами, подавая пример, спускались к Николаевке в первых рядах. Мартинат пал среди первых, в одном последнем благородном порыве героизма. Пиатти, командир 48-й роты, сражался как лев и тоже пал. Пиатти был уникальным ротным командиром, вышел невредимым из Арнаутово. Адами, возглавив группу смельчаков, сражался, пока не получил ранение.
Теперь уже ночь. Черная масса остановилась в ожидании последних винтовочных выстрелов, чтобы идти вперед, дождавшись взрывов последних противотанковых снарядов. Взлетели на воздух наши сани, возничий Геззи получил тяжелое ранение. Перегружали раненых, мы остались с тремя разбитыми санями.
Потерялись следы остатков батальона в необъятных черных колоннах, которые спускались к пожарам в Николаевке. Сильно кричали, отталкивали сбившихся и отставших, добрались до железной дороги. Долгая остановка, сани не удавалось перетащить через железные пути, хотя другие колонны наседали.
/…/
Наконец преодолели железную дорогу, и мы вошли в Николаевку. Избы горели. Было очень холодно, раненые замерзали, нужно было быстро распределить одеяла. Все избы были заполнены. Долгая остановка; главная дорога забита, колонны, шедшие впереди, остановились. Говорили, что мы должны идти всю ночь, но каждый чувствовал, что это невозможно.
Продвигались вперед медленно, на дороге блестел лед. Прибыли к мосту, который из себя представлял узкую эстакаду, где мулы скользили и падали. Нам удалось протиснуться через дюжину стоявших саней, преодолев мост, добрались до площади. Слева стояла церковь, полная лежащих людей, это были альпийские артиллеристы. Мы получили приказ освободить место для наших раненых, но они не хотели ничего понимать, говорили, что мы должны беседовать с их офицерами. Долгая дискуссия с командиром батареи: нечего делать. Эта часть из дивизии «Тридентина», которая воевала днем и имела много раненых.
/…/
27 января 1943
2 часа. Приказ – быстро отправляться. Чтобы найти сани потеряли много времени. Погрузка была затруднена, потому что половину раненых разместили после полуночи в один отдаленный шалаш, который не могли найти.
Странная новость: рассказали, что половина наших раненых провели ночь в русской санчасти, с тремя десятками русских, также раненых. Кажется, была перестрелка, и альпийский стрелок Буттала из 46-й роты получил тяжелое ранение.
/…/
Немцы должны были двигаться справа, мы слева. Но немцы были властные, как всегда и заняли всю дорогу, кричали как беспардонные скоты. Некоторые из нас хватали их сани, чтобы задержать. Альпийские стрелки не шутили, держали сильно, без жалости.
Гранди умер. Прибыли его сани и мы увидели его мертвым. Лицо восковое, рот слегка открыт, ноги немного согнуты, так держали их, чтобы он меньше страдал.
Возобновили движение вперед во главе роты. Хочется плакать, устал внутренне, не могу больше, но мое лицо должно выражать силу.
/…/
Меня прикрепили к мулу, потому что не было больше сил.
Когда я замедлил шаг, меня толкали в спину. Хозяин, один сбившийся с пути итальянец, ругался и кричал на меня. Меня снова атаковали: кто-то хватал, кто-то наводил на меня оружие. Отодвигали меня с криками: «На этот раз мы все равны, и солдаты и офицеры». Нашел еще в себе силы крикнуть «свинья» и ударить кого-то по морде два раза.
Больше ничего не было. Замедлил движение, но не остановился. Иду вперед не как обычно. Два русских самолета обстреляли нас из пулеметов. Обычная сцена: кто бросился прятаться за мулов, за сани, кто разбегался. В небе всегда только русские самолеты с первых дней отступления никогда не видели ни одного итальянского самолета. Стреляли справа, недалеко на дороге начался минометный обстрел. Раненые. Я боюсь, что если получу ранение, то никто мне не поможет и пропаду. Сейчас идет беспорядочная стрельба.
Колонна, крайняя справа, в большинстве венгерская, смешалась, бросилась к нашей колонне без единого выстрела по русским. Рядом шли немецкие союзники, среди взрывов мин, которые падали как частый дождь. Еще много раненых. Нашлись какие-то сани из батальона «Тирано», снова начали тяжелейшее движение колонны, прибыл батальон. За длинным стогом укрывались от пуль, которые продолжали свистеть. Короткая остановка. Говорю с Мелаззини.
Впереди необъятная равнина, которая никогда не кончится. 46-я рота заперта внизу. У нас всего три десятка альпийских стрелков и трое саней с ранеными. Прибыли на границу равнины, повернули налево, спускались. Шли по кратчайшему пути, срезая дорогу, много мулов проваливались по живот и падали. Неразбериха среди колонн.
Мы все больше сокращались. Многие с ногами, обернутыми в одеяла, почти все с куском мяса мула, который висел на ремне, очень много безоружных. Другая остановка. Рядом – две или три избы. Два русских самолета повторили уничтожающий пулеметный обстрел. Убитые, раненые кричат, беспорядок, паника. Вернулся Балосси и принес мне банку консервов. Встретил Таини, пропавшего в конце дня 26 января, но от нашего медика никаких новостей. Спускаемся с остановками из-за сужения дороги и множества колонн. С трудом нам удалось преодолеть это сужение. Мы в долине, прошли мимо нескольких изб, потом преодолели длинный подъем. Мулы с трудом преодолели подъем, мы вынуждены толкать сани.
Следующая равнина, Следующий спуск. Еще два самолета, которые чувствительно обстреляли из пулеметов. Убитые, раненые и крики, звериные крики…
Солнце и мороз. Мы замерзаем. Приметили одно местечко на виду, надеемся, что сможем остановиться.
Из одной избы стреляли по колонне. Это партизан, который стрелял как по мишеням. Прошли деревню. Перед нами длинный крутой склон, по которому движутся колонны. Мы шли в центральной колонне. Говорили, что скоро
