Шрифт:
Закладка:
Мы получили приказы от нашего майора. Направляясь к Скорорыбу, 46-я рота должна прочесать обширный лес. 48-я и 49-я роты защищают фланги. Может быть, за Скорорыбом выйдем из окружения, погрузимся на грузовики, и нас отвезут на немецкую линию обороны, это недалеко!
/…/
Остановка на сильном холоде. Замерзаем. Прибыл странный приказ: мы должны организовать систему обороны вдоль края населенного пункта. В такой ситуации сумасбродные приказы не исполнялись и мы не собирались их выполнять. Продолжается приток десятков тысяч отставших, избы полные, разжигаем первые костры на привале. После двух часов ожидания рота разошлась, если русские придут, останется только терпение. Около штаба батальона, в двух шагах от избы, видел мертвого партизана, офицеры батальона «Тирано» в одной комнате лежали кучей, один на другом. Я протиснулся в угол, удалось получить одну консервную банку. Думаю, она замерзла, не могу больше стоять на ногах. Я немедленно заснул.
Ночью какое-то движение, искали пост, который спал.
20 января 1943
/…/
««Тирано», вперед»! Передовая часть колонны остановилась, мы маршируем в бесконечной гонке по полям. Далекий горизонт. Пропускаем части, двигаясь медленно около одной деревни, объятой огнем. Столкновения на рассвете с русскими, их кажется было мало. На нашем фланге много людей остановилось в небольшом лесу, метались добровольцы, которые ждали освобождения дороги.
Залп «катюши», взрывы наполнили деревню. Выстрелов «катюш» было немало. Спуск закончился, должны были подниматься. В снегу утопаем по колено. Приказов не получаем и нет необходимого для боя снабжения. Штаб батальона отсутствовал, никто не прибыл, не получили ни одного послания.
Добрались, наконец, до вершины, и Скорорыб появился на горизонте. Устали, обессилили, но пересекаем короткую равнину и останавливаемся вокруг какого-то большого колхоза. Конюшня занята кавалерийской частью. Внутри искали немного тепла. Один немец рвал солому и закрывал ею окно. Кричу, бегу к немцу, но меня решительно останавливает один альпийский стрелок. Джино, старый товарищ по беззаботной жизни в Боргезе. Я задержался, узнал его. Джино сбился с пути, отстал от дивизии «Кунеэнзе» новостей нет, он продолжал путь с кавалерийским эскадроном. Я разделил свой кусок хлеба. Мы расстались со слезами на глазах, и с надеждой вновь увидеться дома.
На улице собиралась 46-я рота. Мы не нашли другие четыре роты батальона «Тирано». Может быть, они уже направились к Постоялому. Большая часть колонны была еще позади Скорорыба, в ожидании освобождения дороги. Как только двинулись, встретили штаб 5-го полка альпийских стрелков. Минуту разговаривал с Новелло и Гарибольди. Новости катастрофические: остальная часть батальона «Тирано» почти полностью отравилась.
В то время как мы останавливались вблизи колхоза, другие роты батальона собирались в четырех шагах от брошенного русского грузовика. На грузовике была емкость полная желтой приторной жидкости. Один альпийский стрелок крикнул: «это ликер» и все побежали пить, и даже офицеры. Это был жидкий антифриз! Ужасный спектакль: равнина, отделяющая нас от Постоялого покрылась черными пятнами, остававшимися на месте. Каждые пять метров, лежал стонущий альпийский стрелок и хрипел. Кого вырвало, те спаслись.
Долгая остановка, больше часа ожидаем возобновления движения. Говорил с капитаном из батальона «Пьяве ди Теко», который командовал батареей противотанковых орудий, занимая оборону на нашем левом фланге. От дивизии «Кунеэнзе» ничего не слышно.
/…/
Прошли сотню метров до траншеи. Боже, какой ужас! Бойня 16 января. Мы были еще на передовой, когда русские танки раздавили одну колонну на марше. Венгры, немцы, итальянцы, все в одной куче мяса, костей, одежды. Не было сил смотреть на это зрелище. Впечатляющий вид трупа без торса. Это ужасно, у кого не доставало головы, у кого ноги, у кого было пол-лица, у кого раздавлено туловище. Это так было! Один альпийский артиллерист, лежал у дороги совсем невредимый и казался как живой. Я застыл, как будто в зеркале увидел свой облик. Здесь я нашел в себе странные нечеловеческие силы думать о другом. Все это потрясло меня. Два альпийских стрелка мне помогли, поддержав в конце пути к Постоялому. Беспокоюсь, пока не увижу надежную связь со своей частью.
В деревне кругом мертвые, только мертвые, почти все итальянцы. Вчера там наша моторизованная колонна обеспечения подверглась неожиданной атаке, я насчитал дюжину грузовиков и санитарных машин. Также многочисленные трупы гражданского населения и партизан лежали среди изб.
Едва вышли из деревни, двигаясь вдоль второстепенной дороги, два русских самолета обстреляли из пулеметов с низкой высоты колонну грузовиков и обоз – всю разгромили, автомашины в огне. Лавина отставших потоком идет в Постоялый. Десятки тысяч безоружных венгров внешне кажутся пленными.
Наконец удалось убрать 46-ю роту с холода и от суеты: заняли группу еще свободных изб. Места быстро распределили. В нашу избу вошли офицеры дивизии «Виченца» – один майор и его подчиненные. Майор был небольшого роста, ничего не понимал, он до вчерашнего дня командовал батальоном, хныкал, что-то говорил, что его жена будет плакать, когда увидит его.
Сильный шум, как пикирующих самолетов, снаружи все дрожит. Прошел один немецкий танк, все бежали по направлению к Скорорыб и колонны метались из стороны в сторону, чтобы не попасть в окружение. Из потока один офицер-курко навел пистолет на движущиеся колонны, делая широкие жесты руками, и кричал, кричал как зверь. Вернулись в избу, там нашли одного альпийского стрелка, отравленного «желтой жидкостью». Пощупали пульс; он казался уснувшим, но был мертв.
Когда прибыл приказ собираться, был еще день. Теперь уже мы потеряли представление о времени, выйдя из избы, увидели ночь, что меня не удивило. Было два мешка консервов – это запас провизии для моих альпийских стрелков. Принесли также мешок с сигаретами. Было 13.30. Прошел слух, что проезжал танк с генералом Ревербери наверху и, что генерал кричал: «Следуйте за мной, я иду вперед открывать проход!» Был еще слух, в котором также генерал Наши, улетел на самолете «аист».
Все это истории. Ревербери ушел вперед, узнать зону прорыва; Наши, оставшийся с нами, бесполезно ожидал связи со штабом 8-й армии.
/…/
Слышу крики на всех диалектах с преобладанием одного крика. Немцы преобладали. Они были хозяевами, их крики были короткими, жесткими, твердыми, как металл.
В Ясиноватой, в далеком октябре, я еще был в состоянии сражаться вместе с немцами и для немцев, теперь могу сражаться против немцев. Было чувство стыда, потому что их война – это была и наша война. Сегодня осталась только ненависть, потому что
