– Вот-с! Извольте посмотреть! – демонстрировал Струпиков. – Сколько инстанций должно пройти каждое прошение, прежде чем оно поднимется, так сказать, в высшие сферы. И везде непременно оно должно оставить след, чтобы не скрипело. В низших инстанциях путь, так сказать, не представляет особенных затруднений. Но в высших он становится все более и более красным.

– Да где же это печатано?! – удивился Боровиков.

– Это-с? Во II Отделении Собственной Канцелярии Его Императорского Величества, – ответил Струпиков и продолжал таинственным шепотом: – Мне это приятель доставил по секрету. А, собственно говоря, это сохраняется в тайне.

– Ну! А господин министр юстиции это видел?

Струпиков при этом пожал плечами.

– Изволили рассмотреть, одобрить, но содержать в тайне и в публичное обращение не пускать.

XXX

Но тут я не выдержал и вмешался в разговор.

– Да как же, – вскричал я, – он… с такой силой, с такою крепостью воли не может искоренить этого систематического обирания.

Струпиков посмотрел на меня удивленно.

– Не может-с! – сказал он тихо, но с уверенностью. – Не может-с, ибо тут сила природы. Все берут, все, и ничего не поделаешь.

– Ну, врете, почтеннейший! – вскричал Боровиков. – Я знаю многих, которые вовсе не берут.

– Не спорю-с. Но оные многие бедствуют и в конце концов погибают. Но те, которые живут правильно, те берут-с не стесняясь. И это истинные добрые христиане. Да, позвольте вас спросить (и он нагнулся к Боровикову), граф К. берет-с или нет? Как вы полагаете?

– Ну, это известный хапуга.

– А гр. П…?

– Не знаю!

– А я так знаю-с. Вы, может быть, не слыхали историю, отчего пострадал К., директор гранильной фабрики, а я знаю-с. Оттого, что у супруги графа изумруды оказались крупнее, чем у графини N.

– Не может быть!

– А позвольте вас спросить, Вр– берет?

– Да-с, берет не скрываясь. Еще третьего года ему прислал пароход главноуправляющий заводами У… горного хребта и назвали оный пароход Вр—. По поводу сего еще случился анекдот: когда этот пароход спускали на Неве, то пароход с разбегу врезался в глинистую мель. А светлейший, который при этом присутствовал и говорит: вот, смотрите, смотрите, Вр– в глинку врезался!

– Ха! ха! ха!

Но мне вовсе не было смешно, я помню, напротив, в глазах явилась весьма печальная картина. «Как, подумал я, – неужели даже всесильная воля Государя бессильна искоренить это взяточничество, которое сверху до низу, из конца в конец покрывает и опутывает несчастную Россию. Все в руках взятки, и мое дело точно так же зажато теперь в руках этой всесильной гадины, которая полновластно царствует и правит целой громадной страной… Тяжело! Невыносимо тяжело!»

– Да что же, господа, – сказал Боровиков, – мы все рассуждаем о неподобающем предмете. Что мы за бессребреники собрались тут философствовать. Ну берут, так берут! Ну их к зеленому к… под шанцы! У нас ведь реванш!

– Да! да! Реванш, – встрепенулись все. – Иван Петрович, не угодно ли?

И Струпиков торжественно подошел к ломберному столу, где уже лежали карты и мелки, расстегнул сюртук, вытащил толстый бумажник, и все приступили к делу.

XXXI

Я незаметно вышел вон.

В последнее время на меня опять нашла непроходимая тоска, с которой невольно должно было мириться.

«Чем кончится следствие и когда я увижу мою добрую Лену?» – спрашивал я себя.

Машинально, по привычке, я пришел на крепостную стену, сложенную из плитняка, сел, свесив ноги вниз, и стал смотреть вдаль, на дорожку, которая спускалась с горы. По ней привозили нам почту из главного штаба.

Сухой ветер поднимал пыль и сдувал пожелтевшие листья чинар. По дорожке медленно тянулись какие-то арбы. Их вели солдатики. Впереди обоза ехал офицер на вороной лошади.

Недалеко от меня на стене стоял наш вахмистр Фердусенко.

– Что это за обоз? – спросил я его.

– А эвто, ваше – благородие, едуть к нам за порохом с Грозной. Пороху там не фатат, так за порохом едуть.

Я дождался, пока обоз въехал в крепость и пошел к себе. Осенний день быстро клонился к вечеру. Уже смеркалось.

Я жил в небольшой плетеной хижинке, обмазанной глиной. Я нанимал эту хижинку у одного казака за 3 рубля в месяц.

Хатка моя была из плитняку, с плоской крышей, обмазанной известкой. И по правде сказать, комфорт моего помещения был весьма плохой: меньше десяти квадратных аршин, складная, поломанная кровать, которую я приобрел по случаю, простой стол и три подержанных стула, которые я купил у одного армянина. Из этой рухляди делали исключение только два кавказских ковра и медный умывальник. Должно сказать, что эти восточные умывальники составляли предмет конкуренции между нашим офицерством, и за них платили крайне дорого.

Повалявшись с часок на постели и не зная, что с собой делать, я отправился к майору Лазуткину, у жены которого обыкновенно собирались наши крепостные дамы.

На дороге я встретил подпоручика Красковского, очень хорошего малого, всегда готового делить со всякими и горе, и радость.

– Куда бредешь повеся нос? – спросил он меня.

– Иду к Марье Александровой хандру размыкать.

– Обедать там будешь?

– Может быть.

– Ну и я приду. У Боровикова идет гомерическая игра. Приехала какая-то комиссариатская крыса.

– Я был там.

В это время к нам подошел офицер, которого я встретил во главе обоза с арбами. Это был молодой человек лет 22–23, красивый, смуглый, с небольшими черненькими усиками.

– Господа, – спросил он, – не можете ли указать, где квартира капитана Боровикова?

– Как же, как